Пройдут годы, с грустью подумала Кэтлин, а она все еще будет скрываться. И любой, кто рискнет дать ей крышу над головой, неизбежно навлечет на себя гнев Конна. После того как Нилл пожертвовал всем, чтобы помочь ей, подставив под удар семью, она никогда не решится поступить так же с кем-нибудь другим. До самой смерти ей суждено жить в тени, лишь издали наслаждаясь красками жизни.

Слезы повисли на ее ресницах, но Кэтлин сердито смахнула их рукой, не желая терять хоть крупицу драгоценного времени ради того, чтобы плакать. Она прикрыла глаза, и ноги ее сами собой задвигались в такт музыке, такой упоительно-красивой, что горло сжалось вновь. Представив, как Нилл, улыбаясь, кружит ее в танце, Кэтлин грустно вздохнула. Ей вдруг показалось, что рядом прозвучал его низкий, гортанный смех, что он снова попробовал на вкус ее губы, жадно, нетерпеливо, не обращая ни малейшего внимания на толпившихся вокруг людей.

Приоткрыв глаза, Кэтлин заметила, как широкоплечий юноша увлек свою смеющуюся подругу в гущу кустов. Девушка невольно порозовела, догадавшись, как эти двое собираются осуществить желание, которым светились их лица.

Повернувшись, чтобы уйти, она едва не закричала: в нескольких шагах от нее в серебристом лунном свете высилась черная фигура. Нилл! В темноте широкие плечи казались еще шире, лицо напоминало вырубленную из камня маску, глаза сверкали голодным огнем. Все в нем говорило о жгучем, неутолимом желании. Но кого он хотел? Неужели ее? — с замиранием сердца подумала Кэтлин. Но стоило Ниллу перехватить ее удивленный взгляд, как лицо его мгновенно стало бесстрастным.

Кэтлин испуганно сжалась, ожидая, что Нилл накинется на нее с упреками, но он молчал.

— Я вернулся в Дэйр, как только смог, — помолчав, хрипло сказал он. — Я искал тебя.

— Прости. Мне не следовало приходить.

Суровое лицо Нилла, к немалому изумлению Кэтлин, вдруг осветилось улыбкой.

— Ты не поняла меня, Кэтлин-Лилия. Я хотел вернуться пораньше, чтобы самому отвезти тебя сюда.

У Кэтлин перехватило дыхание.

— Ты?! Ты собирался привезти меня?!

— Мне казалось, ты должна познакомиться с этой землей, услышать ее музыку, смех, сказки, что рассказывали мои родители, прежде чем покинешь Ирландию навсегда.

— Такого я даже представить себе не могла, — прошептала Кэтлин. — Кажется, будто это сама жизнь, такая, как она есть! И люди, отбросив прочь и сомнения, и страх, тоже становятся такими, какие они на самом деле!

— Вот как! — усмехнулся Нилл. — А ведь кое-кто на твоем месте назвал бы это грехом! Столь неприкрытое наслаждение недопустимо, когда речь идет об отношениях мужчины и женщины!

— Не могу в это поверить, — возразила Кэтлин. — Если двое любят друг друга… — Внезапно смутившись, она покраснела и отвернулась. — Мне кажется, то, что они испытывают вдвоем, ближе всего к тому, что мы называем раем. Жаль, что я этого так никогда и не узнаю. — Горло ее сжалось, на глаза навернулись слезы.

— Чего ты никогда не узнаешь, Прекрасная Лилия?

Нежное прозвище, которое он ей когда-то дал, заставило Кэтлин смущенно поежиться.

— Ты считаешь меня невинной. Да, так оно и есть. Выросла в аббатстве, совсем не знаю жизни. Но зато я хорошо понимаю, какой будет моя жизнь, когда мне навсегда придется покинуть Ирландию, Нилл! Я стану изгнанницей, вынуждена буду вечно скрываться, всегда таиться в тени, как сейчас. — В голосе Кэтлин слышалась жгучая тоска. — Только не считай меня неблагодарной, ладно? Ты спас мне жизнь… Просто в такую ночь, как сегодня, мне хотелось быть как все. Хотя бы одну ночь!

— Что ж, почему бы и нет?

Это было сказано с такой спокойной уверенностью, что Кэтлин не поверила собственным ушам. Взгляды их встретились, и она вздрогнула, заметив пламя, полыхавшее в зеленой глубине.

— Потанцуешь со мной, Кэтлин?

Щеки девушки вспыхнули. Она отшатнулась, всплеснув руками, как испуганный ребенок.

— А что, если кто-нибудь увидит? — дрожащим голосом прошептала она.

— В эту ночь каждый мужчина будет смотреть только на свою возлюбленную. Голову им одурманили лунный свет и спиртное. К тому же что они смогут разглядеть в темноте? Еще одну пару?

Кэтлин робко подняла на него глаза.

— Но я не знаю как… ведь до нынешней ночи я никогда не танцевала!

Ладонь Нилла накрыла ее руку, пальцы их переплелись.

— Доверься мне! — шепнул он тихо.

Какой-то волшебный трепет пробежал по телу Кэтлин, и пальцы ее заметно дрогнули.

«Доверься мне», — сказал он. Почему бы и нет? Ведь она любила его. Мысль эта молнией сверкнула в голове Кэтлин. Нет, это невозможно, растерянно подумала она.

Она уже и без того многим обязана этому человеку. Не могла же она заставить его — такого сильного, полного жизни, такого мужественного — разделить с ней ее судьбу. Нет, ни за что! Она слишком сильно любила Нилла, чтобы обречь его на такую участь. Он должен освободиться от нее, начать свою собственную жизнь как можно дальше от дочери Финтана, над головой которой тяготеет проклятие.

Мысль об этом ранила ее больнее, чем она могла вообразить. И все же Кэтлин нашла силы подставить лицо свежему ночному ветру, чтобы тот унес прочь ее горе. Боже, о чем это она? Ей следовало бы на коленях благодарить судьбу за этот драгоценный дар — большинство женщин не знают столь сильной и всепоглощающей любви!

Повернувшись к Ниллу и подняв к нему просиявшее улыбкой лицо, Кэтлин дала клятву, что никогда не скажет ему о своем чувстве.

Куда было звездам до сияющих глаз Кэтлин! Нилл смотрел на нее и чувствовал, что тонет в этих бездонных озерах. Их прозрачная глубина затягивала его куда сильнее, чем волны в тот день, когда он бросился на выручку Кэтлин.

Она никогда еще не танцевала, но ее гибкое, как молодая ива, тело послушно изгибалось в его руках, изящные ножки безошибочно поймали ритм и летели, едва касаясь земли.

Юношей — никогда, а взрослым мужчиной — очень редко бывал Нилл на подобных празднествах. Вначале — потому что яростно оберегал свое достоинство: ведь все, кто окружал его в те дни, ждали только повода, чтобы всласть посмеяться над неуклюжим сыном Ронана. А позже… скорее всего он просто презирал танцы, не видя в них ничего, кроме похоти, желания соблазнить и подчинить своей воле. Танец стал для него еще одним напоминанием о коварстве женского тела, до такой степени околдовавшего его отца, что тот готов был на все — предал жену, детей и навечно покрыл позором свое имя.

Но в эту ночь все было именно так, как Кэтлин и говорила: то, что они испытывали вдвоем, было райским наслаждением. Это напоминало радостное волшебство Тир Нан Ога, невиданную фантазию того Единственного, кому было под силу создать это. Не сухую сдержанность святых, а жизнь во всем ее хаосе и ярком смешении красок.