Очень мало нищих. Запомнился один, молодой: деланно несчастное лицо, что-то фальшиво просил, потом подумалось – это был молодой актер, который репетировал мизансцену. Не очень получалось.

Самое неприятное, какое-то душное местечко, очень глупое: район Пигале – район красных фонарей. Порнофильмы, порнопредставления, Мулен Руж – пренеприятное местечко. Грязно и душно. Здесь командуют арабы и выжившие из ума французы – тебя пытаются затащить в каждую дверь, суют что-то под нос, зазывают что-то посмотреть, обещают развлечения, которых ты не видел никогда.

Соразмерность – вот еще одна черта этого города. И совокупность, сочетаемость. Им все удалось сохранить. Удивительно. Как? Но удалось.

Здесь хочется быть и щедро богатой, и счастливой, и знаменитой, и великой – можно ли все это: да! говорит Париж – и он прав.

Город титанов и гениальных прозрений. Город великой гармонии, которая есть – это я поняла здесь. И уже никогда меня не покинет это чувство великой благодарности к Парижу.

Зачем ты только в одном месте – Париж? Тебя хочется всегда, хочется тебя взять как можно больше. Не оставляй меня. Хочется к тебе идти, не останавливаясь ни перед чем. Сила жизни, кротость разума, величие любви – все это Париж.

Есть такая мера красоты – Париж. Париж – это воздух, которым невозможно надышаться, это вино, которым нельзя напиться, это счастье, которым нельзя насладиться, это вера, в которой нельзя разувериться. Прекрасный город, в котором нет ничего лишнего или случайного, всякий случай сразу становится частью этого живого до слез, до боли в горле, слова. Столица – это образ. Это слепок нации. Какова нация – такова столица. Еда, одежда, культура и столица – вот характеристики нации. Французы аккуратны, прагматичны, изысканные сластолюбцы, мракобесы и совершенно не демократичны.

До встречи.

Любовь моя».

«Как можно? Она ничего не чувствовала?! Почему она ничего не почувствовала?! Почему мама не почувствовала опасность? Ведь это письмо было отправлено за день до смерти отца. Она должна была его спасти. Ведь она любила отца. Или нет? Или нет!!! Крик разрывает горло, рот и сердце. Не могу выдерживать».

«17 июля 1996 г. Я наконец-то пришел в свой возраст, я догнал себя. Это и хорошо и плохо. Наконец-то, я смогу взяться за главное свое дело. Это будет, действительно, роман, в котором действие происходит на Земле, в наше время. Главный действующий герой приходит к пониманию вселенской трагедии – разъединение народов: единственное средство – создать язык, который объединит планету. Это язык – телепатический. Какая жестокая несправедливость – обилие языков, разные народности. При всей очевидности мысли. Работа по ее оживлению и реализации требует огромного напряжения всех сил человека. Причем, каждого, прежде – тебя самого. Моя задача проста и элементарна. Приблизить человечество к телепатическому языку. Простая и ясная цель. Изобрести азбуку телепатического языка. Даже не азбуку – это будущее. Предощущение азбуки телепатии. Ведь я часто слышу мысли окружающих меня людей – это правда. Я довольно часто ловлю мысли людей. Не могу управлять этим процессом, или читать по желанию. Но смогу написать про это. Телепатический язык – это единственный способ сблизить народы мира, соединить планету в великое и единое целое. Точнее, я хочу вернуть праязык, разговаривая на котором, люди понимали бы друг друга. И ведь так уже было однажды у людей, до строительства Вавилонской башни. А началось все очень просто. Однажды в Сочи море выбросило камень со странными письменами. Буквы не начертанные. Буквы созданные. Одно слово почти явно читается по буквам: в перемешку латиница и кириллица, второе слово угадывается. Когда я нашел этот камушек, я подумал, что это и есть праязык, язык, на котором говорили до разрушения Вавилонской башни. Азбуку языка сохранили в море. Основа языка – кириллица и латиница. Тогда я впервые подумал о том, что восстановить язык нельзя, но можно создать новый, еще более естественный.

Искусство – это первый шаг, даже не религия, которая нуждается в произнесенных текстах. Очевидная мысль. Ты хочешь помочь своей стране? Да. Значит, нужно ее сделать более открытой и понятной окружающему миру. Это некоторая, а может быть, и основная мысль современного мира. Открытость и понятность. Быть вместе с миром – всегда было важно, сегодня в этом главная задача. Только так можно жить, без границ, без удручающей мир опасности. Но нет, я найду этот проклятый, неведомый или потерянный язык. Который вновь объединит человечество…

Неотвратимый утробный толчок, потащило вниз и назад, я судорожно схватился за воздух, еще на что-то надеясь, но было очевидно, что все напрасно, пламя выбило глаза и прорвало оболочку тела, вошло внутрь и разорвало тело раз и навсегда, высвободив энергию любви. Последним усилием воли я осознал, что этот взрыв – это я сам. Таки они меня настигли, но, наверное, не победили. Сатанинское отродье, как же я мешал вам. Вы уничтожили мою жизнь, но не уничтожили мои мысли, не уничтожили энергию моей любви…

Что это?

Самолет развалился, будто птичья стая в ночи, налетевшая на стену».

«Неужели мать решится, неужели у матери достанет сил отправить мне еще какие-то письма? Задавала я себе это вопрос вновь и вновь, перемалывая свое сознание в дрожи эмоций. И всходила ненависть и зависть одновременно по отношению к маме».

Решится. Решилась. Вот ее приписочка. – «Господи! Что это? Как же я и ждала и не ждала этого письма. Хотела и не хотела. И получила. Я».

«17 июля 1996 г. Господи! Что это такое? Почему вдруг его лицо передо мной, почему меня так потянуло неотвратимо к нему, куда-то вниз и назад, со страшной неумолимой силой?! Как же больно! Что? Что случилось? Странное видение. Кажется, падает какой-то самолет. Боже! Я схожу с ума. Взрыв и все. Пламя, огонь, шум, люди, паника. Но когда же прилетит он? Почему же он опаздывает. Я же жду самолет. Что? Этот рейс уже никогда не прилетит? Почему? Он упал, и все погибли. Да? А как же он? Все погибли? Вы уверены. О чем это я? Где? Не понимаю. Он должен жить. Что со мной? Я услышала сердцем взрыв, на миг потеряла сознание.

Любимый! Печаль в моем сеpдце. Стpемительная и сильная пошлая печаль. Мы pасстались сейчас, завтpа уже ничего не будет. Наш абсолютно не платонический pоман не закончился, поскольку он никак не начался. Нет. Не так. Стаpые слова. А за каждым словом весь миp. За каждым стаpым словом – стаpый миp.

Боже! Рыдания меня наполнили. Я умираю. Нет никаких сил. Наверняка я знаю только одно, что я уже не живу на беpегах Невы, я уже никогда не пройду по Большой Никитской и не увижу Москву из чердачного окна. А над Финским заливом прокричит без нас осенним криком чайка и побредет, переваливаясь, по мелкой воде. Она зайдет далеко-далеко по песчаной косе. И уже никогда ты не подаришь мне последний вкус осени, я никогда не пройду по песчаной косе далеко-далеко по заливу вслед за чайкой. Никогда ты не положишь мне в ладонь теплый, нагретый в костре камень, чтобы я могла согреть им руки и душу. Помнишь, мы пошли ночью по берегу Финского залива, далеко впереди мерцали два маяка, а слева над заливом полнеба было высвечено, свет был горний и шедший с другой стороны земного шара, оттуда, где солнце и день. В ту ночь небо светилось и булькало от бесчисленного количества звезд, ничего подобного я никогда не видела, в ту ночь у нас над головой пролетели два спутника. Там красиво. Первый крик осени. Первая печаль осени. Все это – уже без меня. И наши следы, оставшиеся под водой.