Сюзанна бросила на меня пристальный взгляд, который я не смог прочитать, и вышла. Мы уселись тихонько, как послушные школяры, – я с Мелиссой на одном диване, Леон с Сюзанной на другом, Том в кресле напротив Хьюго, уперев ладони в колени, смотрел встревоженно, как сенбернар. Сквозь открытую дверь кухни из сада доносился голос Зака, выкрикивавшего команды, и тянуло прохладой.

– Тоби сказал мне, – начал Хьюго, – что необходимо внести ясность: кому перейдет дом, когда меня не станет.

– Ой, я, наверное… – Мелисса вскочила. – Пойду присмотрю за Салли и Заком.

– Нет, – сказал Хьюго, коснувшись ее руки. – Останься, дорогая. Ты тоже нужна. Тебя это ведь тоже касается. – И добавил, улыбнувшись криво: – Нравится тебе это или нет.

Мелисса замялась, но Хьюго уже ободряюще улыбнулся ей, кивнул, и она села обратно.

– Вот и хорошо. Тоби сказал мне, что и он, и вы двое – я имею в виду Леона с Сюзанной – считаете, что дом должен остаться в семье. Это так?

Оба выпрямились.

– Так, – ответила Сюзанна.

– Определенно, – согласился Леон.

– И вы опасаетесь, что если дом отойдет Филу с Луизой, то они его продадут.

– Непременно, – заверила Сюзанна. – Чтобы, как они говорят, обеспечить детям лучшее будущее.

Хьюго изогнул бровь:

– Разве ты не хочешь для них лучшего будущего?

– Хочу. Но мы и так не бедствуем. И без этих денег по миру не пойдем. Я не собираюсь возить детей на модные курорты, оплачивать им занятия парусным спортом и покупать огромный дом с кинозалом. Им вся эта фигня ни к чему. Но родители меня не слушают.

Хьюго перевел взгляд на Тома, тот кивнул.

– А твои родители что думают? – спросил Хьюго у Леона.

Леон пожал плечами:

– Отец не очень-то хочет продавать дом. Но ты же его знаешь. Если Фил на него нажмет…

– В конце концов Оливер сдастся, да, – согласился Хьюго. – А твои, Тоби?

– Понятия не имею, – ответил я. Вся эта сцена выглядела фальшивой, точно отрепетированный фрагмент сериала: весь клан собрался в гостиной, чтобы выслушать волю умирающего патриарха. – Отец, конечно, любит этот дом, но… Мы с ним это не обсуждали.

– Эд романтик, – произнес Хьюго. – В глубине души. – Он поменял положение ног, слабую осторожно переместил рукой. – Я хочу знать вот что: если дом останется в семье, что вы будете с ним делать? Кто-нибудь из вас планирует здесь жить?

Мы переглянулись. Я вдруг представил с тревогой, как через сорок лет ковыляю по Дому с плющом в вельветовых брюках с пузырями на коленях и в руках у меня чашка лапсанг сушонга.

– Ну, я пока в Берлине, – подал голос Леон, – не поручусь, что это навсегда, но…

– Может, мы тут поселимся, – перебила Сюзанна, обменявшись взглядами с Томом. – Нам нужно будет это обсудить.

– Тогда вам придется заплатить налог на наследство, а он нынче немаленький, – заметил Хьюго. – Осилите?

С каждой минутой происходящее казалось мне все более сюрреалистичным: Хьюго, сидя в кресле, деловито рассуждает о том, что будет через несколько месяцев, когда его не станет, а мы внимаем ему, словно так и надо, – воздух сгустился, стал кислым, как в подземелье. Хотелось уйти.

– Если мы продадим свой дом, точно хватит, – сказала Сюзанна.

Хьюго хмыкнул.

– Не очень-то это справедливо по отношению к мальчикам. Мне больше нечего им оставить – во всяком случае, столь же ценного, как дом.

– Я не возражаю. – Леон с невозмутимым видом развалился на диване, однако пальцы его выбивали на ляжке барабанную дробь; разговор этот нравился ему не больше, чем мне. – Сью когда-нибудь выплатит мне мою долю. Если вдруг выиграет в лотерею. Или не выплатит. Без разницы.

– Тоби?

– Не знаю, что и сказать, – признался я. В голове моей царила такая сумятица, что я завис, как старый компьютер, в котором одновременно открыли слишком много программ. – Как-то не задумывался.

– Мы могли бы… – начал было Том, и на миг мне вдруг дико захотелось врезать ему по морде: с какой стати он лезет в чужие дела? – Разумеется, только если парни согласятся. Дом можно оформить на троих, а мы будем здесь жить и постепенно выплатим ребятам две их трети.

– Если, конечно, надумаем здесь поселиться, – поправила Сюзанна, метнув на него предостерегающий взгляд. – Я пока ничего не решила.

– Ну да. Если решим. Безусловно, сперва нужно будет уладить…

Вдруг в саду заорал Зак. Они с Салли и до этого кричали не умолкая, но это было что-то другое – хриплый вопль ужаса.

Не успел я сообразить, что слышу, как Сюзанна выскочила из гостиной. Том побежал за ней.

– Что за хрень? – произнес Леон, и мы с ним и с Мелиссой тоже отправились в сад.

Салли и Зак стояли как вкопанные в глубине сада, вытянув в ужасе руки, и орали, причем уже оба, нечеловечески-пронзительный визг Салли перекрывал глухой вой Зака. Стук моих шагов, шум моего дыхания. С дерева хлынула волна птиц. В сочной зеленой траве перед Заком и Салли лежал буро-желтый предмет, в котором я безошибочно опознал человеческий череп, хотя черепов прежде не видел.

В моей памяти мир остановился. Все зависло неподвижно и невесомо над медленно поворачивавшейся Землей, погрузившись в глубокую тишину, которая длилась и длилась, так что я успел рассмотреть всю сцену в мельчайших деталях: застывший взмах золотисто-рыжих волос Сюзанны на фоне серого неба, широко раскрытый рот Зака, замершего в полунаклоне Леона. Как ни странно, больше всего это напомнило мне тот миг, когда я включил свет в гостиной и двое грабителей обернулись и уставились на меня. Моргни, покосись в сторону – и все уже другое: деревья, садовая ограда и сами люди снова похожи на себя, но сделаны из какой-то новой, чуждой материи; мир выглядел прежним, однако мне казалось, что я очутился совершенно в ином месте.

Сюзанна подхватила Салли, усадила к себе на бедро, одновременно взяла Зака за руку и потащила обоих к дому, втолковывая им по пути какую-то утешительную ерунду. Салли по-прежнему орала, но как-то прерывисто, поскольку она подскакивала с каждым шагом Сюзанны; Зак вопил как сумасшедший, пытаясь вырваться из материнской руки и вернуться к нам. Наконец за ними захлопнулась кухонная дверь, и на сад, точно вулканический пепел, опустилась мертвая тишина.

Череп лежал на боку в траве между кустиком ромашки и тенью вяза. Из одной глазницы торчал комок земли с бледными вьющимися корешками, перекошенные челюсти застыли в невозможном крике. На макушке виднелись спутанные бурые клочки – не то волосы, не то мох.

Мы вчетвером полукругом стояли над ним, словно собрались на обряд инициации и ждали сигнала. Утренний дождь прибил к земле высокую траву.

– Похоже, человеческий, – заметил я.