— Может, ты найдешь для себя что-нибудь полезное среди вещей Сванильды. Ее спальный мешок, зимний плащ, который был ей слишком велик. Там есть также и домашняя утварь.

— Простите, fráuja, — кротко ответил Личинка, — я не умею готовить.

— Это ничего, Тор умеет, — сказал я злорадно (должна же быть от него хоть какая-то польза) и не без удовольствия заметил, как тот с трудом сдержал готовое выплеснуться наружу негодование. — Так что, — добавил я, впервые отдавая приказание как командир отряда, — Тор назначается поваром на время нашего путешествия.

Я склонился над Сванильдой, чтобы поцеловать ее на прощание, снова почувствовав на себе возмущенный взгляд Тора. Но я поцеловал всего лишь руку мертвой девушки, потому что лицо человека, который скончался от удушья, выглядит слишком ужасно. Я молча попрощался с ней и дал себе слово: если я выживу в этом путешествии, составлю историю готов и запишу ее, чтобы смогли прочесть все, то посвящу свой труд Сванильде.

* * *

После того как Личинка приторочил к седлу свои вещи, мы втроем бок о бок выехали из Новиодуна. Я больше не позволял армянину ехать на моем Велоксе, решив, что он должен научиться общаться с лошадью без помощи веревки для ног. Еще я прикинул, что поскольку мы сегодня выехали поздно, то проведем в седле лишь половину дня, поэтому Личинка не слишком сотрет кожу и натрудит мышцы, за ночь он придет в себя и сможет снова ехать верхом на следующий день.

Поскольку я уже достаточно насмотрелся на унылые луга в дельте, то был рад тому, что Личинка не повел нас сразу на север. Мы отправились вверх по течению Данувия, обратно на запад. Спустя два дня или около того, сказал Личинка, мы доберемся до реки Пирет[36] — притока, впадающего в Данувий с севера, и тогда отправимся вверх по его течению, на север. Таким образом, мы будем двигаться на север по прекрасной, поросшей лесом и зеленью речной долине, изобилующей лесным зверьем.

Я заметил одну интересную вещь. Хотя Личинка ехал верхом, неуклюже покачиваясь, словно мешок с опилками, и не мог удержаться на лошади прямо, даже когда она шла шагом, он каким-то образом все равно ухитрялся ехать рядом со мной, так чтобы я оказывался между ним и Тором. Личинка явно избегал своего второго попутчика, и это заставило меня задуматься о Торе или, вернее, о том немногом, что я о нем знал.

И это немногое вряд ли могло внушать доверие. Что представлял собой Тор? Дерзкий выскочка из простонародья, законченный эгоист, державшийся настолько нахально, что был готов хвастаться своим невежеством и бесцеремонностью, — это надо же, дойти до того, чтобы присвоить себе имя могущественного бога. Да еще вдобавок вор, не стесняющийся своих преступлений, не признающий никаких моральных устоев, не уважающий власть, закон и обычаи, с презрением относящийся к чужой собственности, чужим правам и чувствам. Несмотря на приятную наружность, манеры Тора были такими грубыми, что он отталкивал от себя всех, кто готов был предложить ему дружбу. Со временем я вынужден был признать, что никто, похоже, не любил этого человека. Да уж, картина, которую я мысленно нарисовал, была не слишком привлекательной.

И тут, словно подслушав мои мысли, Тор сказал:

— А я удачно придумал — назваться в честь бога. Похоже, мое имя внушает всем трепет. Только представь: меня никогда не пытались ограбить во время путешествия, ни разу не украли ни одной мелочи, меня не обманывали владельцы постоялых дворов. Могу только предположить, что это из-за моего наводящего ужас имени: все боятся прогневить могущественного Тора. Как я уже говорил тебе, я из всего пытаюсь извлечь выгоду. Как ты думаешь, может, нам следует отправить вперед Личинку, пусть сообщит всем о приближении Тора. Это поможет нам избежать нежелательных встреч.

Я отклонил это предложение:

— Я путешествовал много раз, по всему этому континенту, и мне не было нужды особенно беспокоиться о безопасности. Думаю, мы можем обойтись и без этого, Тор, и не станем унижать Личинку, заставляя его выступить в роли раба.

Тор громко фыркнул; он выглядел раздосадованным, но не стал возвращаться к этому вопросу, я же снова предался размышлениям.

Личность Тора была непривлекательна для других, включая и меня. Да, как человек он мне не слишком нравился. Но зачем обманывать себя: даже если бы я обнаружил, что у него самый отвратительный характер на свете, я бы не стал разрывать наших отношений. Боюсь, это не делает мне чести. Подобно пьянице или старому отшельнику Галиндо, ставшим рабами своих пагубных пристрастий, я также был не в силах порвать с Тором, как они не могли отказаться от вина и курения. Я пал жертвой распутной красоты Тора и, несмотря на сомнительную мораль своего любовника, был покорен желанием вновь и вновь получать удовольствия, которые один только Тор, единственный человек на земле, мог мне доставить. Признаться, в глубине души я уже едва ли не сожалел о том, что не велел Личинке отправиться вперед. Я мечтал поскорее оказаться в объятиях Тора, но не хотел, чтобы армянин увидел нас или услышал что-то подозрительное. Хотя, как я вскоре Узнал, самого Тора это не беспокоило.

— Vái, — презрительно бросил Тор, когда мы остановились, чтобы разбить лагерь, и я поделился с ним своими опасениями. — И пусть себе этот деревенщина возмущается на здоровье. Он всего лишь армянин. Я не упустил бы возможности получить удовольствие, будь он хоть самим епископом.

— Ты — да, — промямлил я, — однако я, в отличие от тебя, дорожу своей репутацией. Ты же знаешь, как болтливы армяне.

— Тогда позволь мне изменить внешность, по крайней мере частично. Пока Личинка привязывает лошадей вон там, я переоденусь в платье Геновефы и буду носить эту одежду, пока он с нами. Мы можем сказать ему, что лишь из соображений государственной важности я раньше изображал мужчину. — Это казалось разумным, и я подумал, что Тор способен на благородный жест, пока он не добавил саркастическим тоном: — Ты поручил мне готовить еду на всю компанию. Я могу сыграть любую роль и стану вести себя подобно мелкой сошке, чтобы соответствовать великому маршалу.

Я попытался все превратить в шутку, сказав:

— Ну, после того как стемнеет, мы по очереди будем подчиняться друг другу. — Однако Тор не улыбнулся в ответ, да я и сам почувствовал стыд, оттого что докатился до пошлости.

Наша хитрость удалась на славу. Когда пришел Личинка неся в руках охапку хвороста, чтобы разжечь костер, он выказал лишь легкое удивление, обнаружив меня беседующи с молодой женщиной вместо Тора. Армянин учтиво кивну головой, когда я представил ее как Геновефу, и если у него были какие-то сомнения относительно той истории, котору мы придумали, он оставил их при себе. Он только сказал:

— Поскольку никто из нас сегодня не добыл ничего на ужин, — (за весь день нам действительно не попалось ни одно зверя), — то, полагаю, вы будете рады, fráuja Торн и fráujin Геновефа, узнав, что я предусмотрительно захватил немно копченого мяса и соленой рыбы с кухни fráuja Мейруса.