— Нет. Но ты надолго запомнишь урок, который я тебе преподам.

Наверное, до Плетнева что-то доходит. Он отшатывается в сторону, но уже слишком поздно. Я стремительным броском вырубаю его и тащу за собой в заросший парк, окружающий тренировочную базу.

Впервые с тех пор, как я, будучи семилетним пацаном, отмутузил соседского мальчишку, и отец выпорол меня за применение силы к заранее более слабому противнику, я бью неспособного дать мне отпор червяка. Звук ломающихся костей, его мольбы и хрипы доставляют мне садистское удовольствие. Я знаю, как убить его в одно касание, так что он даже не почувствует боли, но у меня другая задача. Я хочу, чтобы его мука была бесконечной. Только так мне станет чуточку легче. Ей — нет…

К машине возвращаюсь, даже не вспотев. А вот костяшки… в мясо. Давно я так не рубился. Может, вообще никогда. Мешок с дерьмом даже не сопротивлялся. Да что там… у него и шанса-то не было. Достать меня. Я ни за что не подставлюсь. Господи… я же профессиональный, тренированный лучшими специалистами в мире боец. Это в моей подкорке, в сознании… Безусловный рефлекс. Я бы, может, и был не против хорошего удара в голову, чтобы как-то переключиться, унять душевную боль и обрести утраченное равновесие, но я… просто… не могу… пропустить. Боль в разбитых костяшках — максимум того, что мне остается.

Нашариваю антисептические салфетки в отделении для перчаток, поморщившись, стираю сочащуюся кровь. На телефоне — несколько не отвеченных. Первый, кому я всегда перезваниваю, где бы ни был и чем бы ни занимался — отец. Когда он отвечает, мне даже не приходит в голову объяснять, почему я не взял трубку сразу. Не взял потому, что был занят чем-то действительно важным. Отец это понимает без слов.

— Привет, сын. Пытался дозвониться до твоей жены, да что-то она вне зоны доступа.

— Олеся? Серьезно? — хмурю брови.

— Угу. Я хотел спросить, когда возвращать Дамира.

— Хм… Ладно. Дай мне пару минут.

Только я отключаюсь, как телефон вновь подает сигнал. На этот раз звонит Олег. Парень, который приставлен к Олесе сегодня. Сердце пропускает удар, подпрыгивает и словно застревает в горле.

— Да, Олег. Что у вас?

— Если честно, я не понимаю.

— То есть? С Олесей все хорошо? Ты рядом?

— Она в норме. Но я стараюсь держаться подальше, потому что, кажется, она засекла меня и испугалась.

Дерьмо. Я так и не сказал ей, что за ней присматривают. Забыл…

— Где вы сейчас?

— У черта на куличиках. На трассе недалеко от Иванковичей.

Завожу мотор и выезжаю на дорогу, прижимая трубку к уху.

— Что вы там забыли?

— Понятия не имею, Тимур Булатыч. Она просто вышла из дома, прошла через парк, будто прогуливаясь, потом увидела меня и запрыгнула на подножку уходящего автобуса. Я еле успел догнать.

Тревога подкатывает к горлу. Я убеждаю себя, что ничего страшного не случилось. С ней мои люди, и все под контролем, но… у меня просто не получается взять себя в руки. Я гоню вперед, подгоняемый всеми своими демонами.

Неприметный серый Ниссан, принадлежащий нашей компании, замаскированный среди деревьев, я замечаю только потому, что остаток пути еле полз, сканируя взглядом окрестности. Съезжаю на обочину. Тут же навстречу мне выходит Олег. Маленький неприметный малый, который творит настоящие чудеса во всем, что касается наружного наблюдения. Тем удивительнее, что Олеся его засекла. Может, он и не прятался особенно, думая, что она в курсе?

— Где она?

— Во-он там, за деревьями. У реки.

Олег не показывает своего удивления, но он явно впечатлен моим внешним видом — я так и не успел переодеться. Да и подсохшая кровь видна на костяшках — он подмечает все.

— Тимур Булатыч!

— Да, Олег?

— По-моему, она немного не в себе.

Свожу брови, киваю и, глядя себе под ноги, переступаю небольшую канаву, отделяющую обочину от простирающегося насколько хватает глаз луга. Ноги в мягких ботинках топнут, увязают в густом черноземе. В воздухе пахнет сырой землей и только-только распустившейся листвой.

Олеся сидит на бетонной, наверняка еще не успевшей нагреться на робком весеннем солнце, плите. Я ступаю бесшумно — тоже привычка, и она не слышит моего приближения, а я не знаю, как бы мне дать о себе знать, чтобы не испугать её.

— Эй, милая… — не придумав ничего лучше, шепчу я.

Она вздрагивает, поворачивается ко мне… Но я не уверен, что она видит.

— Олесь… Это я. Тимур…

Её вид, её взгляд пугают меня до усрачки. Надеюсь, мой голос не дрожит, потому что это последнее, что нам сейчас нужно.

— Тимур?

— Да. Это я. Узнала?

— Д-да… — Олеся обхватывает руками озябшие плечи и, будто впервые по-настоящему видя открывающийся её взгляду пейзаж, с изумлением огладывается по сторонам.

— Все нормально?

Она опускает ресницы. Вцепляется в ткань легкой куртки, так что белеют пальцы, и… молчит. Лишь по тому, как судорожно дергается ее кадык, я понимаю, что она пытается мне ответить, но… просто не может. Физически…

— Эй, Олеся… Ну же, девочка, иди ко мне…

Тяну ее за куртку, заключаю в объятья. Прижимаюсь губами к волосам, тычусь носом… Ей плохо. Так плохо, что это все вокруг неё будто плотным туманом сгущается. И затягивает в свой эпицентр… её… меня. Укачиваю её в своих ладонях, мысленно ругая себя, на чем свет стоит. Как я мог не заметить, что передавил? Как я мог не увидеть, что она… такая закаленная и несгибаемая, просто сломалась?

— Как мы здесь очутились?

— Что?

— Я не помню, как мы здесь очутились.

Касаньем пальцев заставляю Олесю поднять голову. Веду по ее прохладной щеке, чувствуя, как мое сердце становится с каждой секундой все больше от переполняющих меня чувств.

— Ты ничего не помнишь?

— Нет…

Я знаю, что такое бывает, когда с людьми случается стресс. Они просто уезжают куда-то, а потом ничего не могут вспомнить. У этого явления даже имеется свое название, но я не могу его вспомнить. Да и какое это, к черту, имеет значение? Главное, что она здесь. Со мной. Главное, что с ней ничего не случилось.

— Ничего, моя хорошая… Это ничего.

Олеся кивает. Закусывает губу. И мы стоим так, бог знает сколько — я, нашептывающий ей всякие глупости, беспорядочно целующий ее губы, волосы, плечи… Она… вцепившаяся в меня, будто я ее единственный якорь. И все вроде бы хорошо. Пока я не понимаю, что хочу быть для нее кем угодно, но только не якорем. Пока я не понимаю, что люблю её. Люблю так сильно, что все это время… Все это чертово время и не дышал. Пока ее не увидел. Осознание этого ударяет по мне с такой силой, что я покачиваюсь. Стискиваю руки сильней, будто боясь, что если разожму их — навсегда ее потеряю. И далеко не сразу понимаю, что она изо всех сил пытается вырваться…