У него в доме – ну, теперь у Джейн в доме – имелась пустая квартира, и Джейн сейчас ее чистила и ремонтировала, чтобы он смог туда вселиться. Но им еще только предстояло придумать, что́ они скажут Софи, прежде чем Чарли приедет домой.

– Для ребенка это будет сильное потрясение, – сказал он, когда приехали в центр. Чарли сидел за дубовым столом в кухне, как большой, и пил кофе. – Не хочу ее травмировать.

Одри возилась с кофеваркой на кухонной стойке.

– Чарли, она видела Беличий Народец, она – Смерть. Большая Смерть. Она властвует над всею Преисподней. Ты ее ничем не шокируешь.

– Да понятно. Это будет по-настоящему трудно. А мы даже не знаем, Смерть ли она по-прежнему.

– Мне кажется, тебе надо просто прийти, и пусть тетя Джейн сама все объясняет. Софи поймет, что это ты. По голосу уже ты. Движешься, как ты. Ты просто, ну… просто на вид не как ты.

– Кстати сказать – как у него дела?

Бывшее тело Чарли – волхва-крокодильчика – сидело на полу перед посудомоечной машиной и покачивалось из стороны в сторону в такт мотору. Одри – принесла его домой с лодки в мешке и заботилась о нем, пока Чарли лежал в больнице.

– У него хорошо. Очень хорошо у него дела. То есть он – ну, сам увидишь. Чарли, поздоровайся со своим новым другом!

– Да ну? – произнес Чарли.

Вскочив на лапы, крокодильчик издал рык восторга и заковылял по кухне. Голова и торс у него как бы вихляли на ходу взад-вперед, нижняя челюсть хлопала, при каждом махе вниз за нею тянулась ниточка слюней, а его длинная елда волоклась по плиткам пола у него между лап. Он остановился перед Чарли и выпустил возбужденное и сочное рычание.

– Чарли, это Большой Чарли, – произнесла Одри, с поклоном представляя Большого Чарли.

Большой Чарли взглянул на нее.

– Ты назвала его Чарли?

– А что мне было делать? Год он и был Чарли. Бессчетные часы я разговаривала с ним как с Чарли, по-этому когда смотрю на него, я думаю: “Чарли”. Тут же не только с тобой переход случился. Но вообще-то я придумала ему другое имя.

– Это какое?

– Вихлявый Чарли.

Крокодильчик запрыгал на месте, защелкал когтями, словно бы аплодируя, слюняво засопел.

– Видишь, ему нравится.

– Он довольно вихляв.

Будто по команде, Вихлявый Чарли опять запрыгал – его торс, голова и челюсть вихлялись так, словно их между собой соединяли ненатянутые веревочки.

Чарли стало жаль этого парнишку – потом ему стало жаль Одри.

– Я был такой же обалдуй, когда только… ну, когда только вселился в это тело?

– Нет, двигался ты гораздо согласованней. Больше присутствовал в теле. Слюней меньше.

– Правда? Ну то есть – ты глянь на него. – Чарли посмотрел на Вихлявого Чарли, потом на Одри. – И все это время ты не… тебя от меня жуть не брала?

Она села на стул напротив Чарли, отодвинула его кофейную чашку, взяла за руку.

– Честно говоря, меня всегда завораживал твой громадный агрегат.

– Правда?

Она кивнула, не поднимая взгляда, искренне и смиренно.

– Ты мне мозги канифолишь?

Она кивнула, не поднимая взгляда, искренне и смиренно.

И рассмеялась. Вихлявый Чарли, как водится, возбужденно засопел.

– Поди сюда, – наклонившись к нему, произнес Чарли. – Нам нужно тебя починить.

Чарли развязал на Вихлявом Чарли халат волхва, после чего намотал ему елду вокруг талии, а халат завязал сверху. Поэтому теперь жуткая маленькая лоскутная тварь уже не таскала за собой несоразмерно громадный половой орган, а все скорее походило на то, что ей нужно чуть больше времени проводить в спортзале для жутких маленьких лоскутных тварей и сгонять с себя лишний вес.

– Вот, другое дело, – сказал Чарли и снова сел на стул, любуясь делом рук своих. – Лучше?

Вихлявый Чарли заскакал и пустил слюней, аплодируя, защелкал когтями.

– Ты голодный? – спросил Чарли. – Хочешь что-нибудь съесть?

Опять прыжки, скачки и слюни. Одри откинулась на спинку стула, держа в руке кофе Чарли, и наблюдала за тем, как завязывается эта очень странная дружба.

– Давай раздобудем тебе чего-нибудь поесть, – произнес Чарли. Он встал и повел Вихлявого Чарли к большому холодильнику из нержавейки.

– Я ему обувь сошью, – сказала Одри. – Когти по плитке и ковру сводят меня с ума.

– А чего ж ты не говорила?

– Потому что мое раздражение от стука когтей казалось каким-то ерундовым в сравнении с тем, что я тебя туда заперла, – ответила она. И Вихлявому Чарли: – Без обид.

Чарли оглядел полки.

– Хочешь сырную палочку? – Он взял сырную палочку из моцареллы в индивидуальной упаковке.

Вихлявый Чарли подпрыгнул, стараясь дотянуться. Чарли дал ему сырную палочку. Тот немедленно цапнул ее пастью и заработал, шумно и влажно чвакая челюстями. Сырная палочка тут же потерпела крупное бедствие, но больше осталось свисать по обе стороны его пасти, нежели в ней очутилось.

Чарли присел на корточки.

– Посмотри на меня. Посмотри на меня.

Вихлявый Чарли перестал чавкать и уставился на него.

– Сделай вот так языком? Видишь – вот так.

Вихлявый Чарли сделал языком так, как это делал Чарли, – облизнулся. Чарли помнил, как сам учился есть зубами, предназначенными лишь для того, чтобы рвать добычу, а не жевать ее. В больнице же пришлось сознательно привыкать к тому, что у него опять есть – коренные зубы, а не глотать еду не жуя.

– Молодец, – произнес Чарли. – Теперь делай так языком, когда жуешь.

Вихлявый Чарли поделал, и сырная палочка медленно скрылась у него в пасти.

– Хорошо! В следующий раз снимем обертку, – произнес Чарли. – Хочешь еще сырную палочку? – И схватил с полки еще одну.

– Дай зыр, – произнес Вихлявый Чарли – очень влажно, очень царапуче, но очень отчетливо.

Чарли посмотрел на Одри.

– Он разговаривает. – Голос у него пресекся.

Та кивнула, улыбнувшись в кофейную чашку.

– Дай зыр, – произнес Вихлявый Чарли.

Чарли – живой в чужом теле, потерявший мать своего ребенка и любовь всей своей жизни, обретавший и продававший человечьи души, присутствовавший при сотнях кончин, кто сам умер и возродился, дважды, – закрыл холодильник, соскользнул на пол вдоль его дверцы, разворачивая моцареллу, и заплакал. Вихлявый Чарли, чем бы он, к чертовой матери, там ни оказался, был живым, и Чарли плакал от радости – от этой искорки жизни.

– Я знаю, можем для краткости звать его Вэ-Че, – произнесла Одри, делая вид, будто не обратила внимания, что мужчина, которого она, со всею очевидностью, любит, сидит на полу и всхлипывает. Она предоставляла ему толику притворной приватности.