в бобылях наследника на приличной девушке из хорошей семьи и с достойным приданым, – это потом она была готова принять в качестве невестки любой попавшийся на глаза объект предположительно женского пола: последние ее матримониальные идеи были связаны с теткой из собеса, фельдшером «скорой» и уборщицей, мывшей пол на лестничной клетке.

Но до этого было еще далеко, да и сам Константин Вячеславович, которому было тогда чуть за сорок, никаких мужских чувств к опекаемой студентке не питал. Остальные чувства бурлили самым разнообразным способом, но в итоге заставили смириться с тем, что если он чем и войдет в историю, так это не собственными научными достижениями, так и не случившимися, а как наставник гения – и этот гений, увы и ах, будет женского пола, да еще и с дурацким именем, совершенно не подходящим серьезному ученому, тем более математику, тем более русскому. Мысли об этом пережимали горло диковинной смесью гордости, нежности и почти отеческой любви.

На четвертом курсе Константин Вячеславович готовился сватать Анжелу в аспирантуру МГУ или МФТИ и уже нашел пару полезных телефонов, но какой-то болван без мозга и смысла, зато, наверное, со смазливой мордой, развитыми половыми навыками и бурным испусканием феромонов успел посвататься первым – в буквальном смысле. Осенью девяностого года Анжела прискакала на кафедру и, сияя, сообщила, что уходит в академический отпуск в связи с замужеством, грядущим рождением ребенка и прочими грандиозными преобразованиями личной жизни.

Придя в себя, Константин Вячеславович сперва осторожно, потом яростно уговаривал Анжелу не уходить, обещал ей свободное посещение, экзамены автоматом и решение абсолютно всех проблем, связанных с вузом. Он правда мог и был готов их решить. В ответ Анжела легкомысленно смеялась, отшучивалась и обещала непременно вернуться, как только сможет отдаться математике целиком. Она совершенно не была похожа на себя, всегда тихую и спокойную, с которой приятно было и общаться, и работать. С новой Анжелой даже говорить было неприятно – она казалась слишком веселой, слишком дерзкой, непредсказуемой и потому опасной.

Константин Вячеславович не любил непредсказуемость.

Анжела вернулась через полгода, чтобы попрощаться. Муж по медицинским показаниям перевозит ее в Ленинград, точнее, уже Петербург, где его партнеры нашли хороших медиков. Но основной бизнес у мужа здесь, сказала Анжела, так что мы обязательно вернемся, как только родим, – и я сразу запрошусь обратно к вам. «Возьмете, Константин Вячеславович?» – спросила она, лукаво улыбаясь. Лицо у нее странно изменилось, непропорционально припухло, будто пытаясь поспеть за туловищем. Живот Анжелы стал огромным, осанка неправильной, походка утиной, а мысли, судя по всему, глупыми и бесполезными.

Константин Вячеславович осмотрел ее, даже не пробуя улыбнуться в ответ, схватил журнал посещений и поспешно вышел с кафедры.

Они убили гения. Вместе. Втроем. Она, муж и тот, кто рос в ее животе.

В вуз Анжела, конечно, не вернулась и ученой не стала. А вернулась ли в Сарасовск и куда делась вообще, Константину Вячеславовичу было плевать.

Ничего близкого одаренности и хотя бы первоначальному усердию Анжелы Константин Вячеславович более не встречал. Ни разу за следующие тридцать лет. Гордиться этими тридцатью годами и питать к ним нежность особых оснований не было, зато Константин Вячеславович совершенно не жалел о том, что за тридцать лет ни к кому не испытал нежности, ни в кого не верил и никого не жалел. Никто из студентов не был достоин ни этого, ни внимания, ни даже, как верно отмечалось в случайно прочитанной детской книжке, земного притяжения. И вообще, и последние тридцать лет, и тем более последние десять, после смерти мамы.

Иногда лишь случались малозначительные всплески эмоций. Сегодня, например, оказалось забавно выяснить, что Марковой опять нет на лекции. Константин Вячеславович хотел мстительно отметить пропуск в электронном журнале – и обнаружил, что в списке группы она не значится.

– Так отчислилась же, – сказала Айгуль, помощница декана, которую Константин Вячеславович тоже недолюбливал, но терпел и разок даже оценил на «хорошо» – по крайней мере, собирался. – Две недели как.

«Вот и правильно», хотел сказать Константин Вячеславович, но почему-то не сказал и даже не кивнул, просто пошел домой, гоня от себя злорадство, переходящее в легкую растерянность. Не так он представлял себе посрамление необоснованного нахальства. Впрочем, баба с возу, решил он, подходя к подъезду.

Возле подъезда топтался очередной бездельник с ярко-синим коробом за спиной. Принес такому же, только более дееспособному бездельнику пиццу, суши, бутерброд или что там эти предприниматели, хипстеры, блогеры и прочие паразиты вечно заказывают на нетрудовые доходы и жрут в диких количествах, захламляя лестничные площадки у мусоропровода плоскими коробками и пакетами скомканной бумаги. Но этот курьер был хотя бы не азиатом и вел себя не нагло – напротив, заметив Константина Вячеславовича, тут же отшагнул от двери и замер в покорной позе.

Константин Вячеславович открыл дверь брелоком и придержал ее за собой, позволяя войти. Курьер обрадованно шмыгнул следом и в той же просительной позе замер в отдалении, пока Константин Вячеславович вызывал и ждал лифт. В кабину он шагнул тоже несмело и лишь после пригласительного жеста Константина Вячеславовича.

Это Константину Вячеславовичу понравилось. Он привык к тому, что каждая величина и функция должны знать свое место. В жизни такое было редкостью. Ценной.

– Какой вам? – спросил Константин Вячеславович.

Курьер, неловко пожав плечами, сказал, чуть заикаясь:

– Девятнадцатая к-квартира, п-пятый, наверное.

– Да, пятый, – подтвердил Константин Вячеславович и нажал кнопку.

Он вышел из лифта первый и остановился у двери, ожидая, пока курьер пройдет к соседней квартире и позвонит. Курьер, который еще и прихрамывал, протиснулся мимо и торопливо стащил короб с плеч, поясняя:

– Д-дома никого, ск-казали у д-двери оставить.

– Не боятся, что сопрут? – снисходительно поинтересовался Константин Вячеславович.

Курьер пожал плечами, извлек из короба стопку плоских коробок, уложил их у двери и, виновато улыбнувшись, протиснулся обратно к лифту.

Константин Вячеславович подождал, пока лифт, погудев, распахнет и захлопнет двери, чтобы загудеть снова, вытащил ключи, открыл дверь, вздрогнул и обернулся.

За его спиной стоял курьер.

Так же улыбнувшись, он сказал нараспев и совершенно не заикаясь:

– Константин Вячеславович, я же про земное притяжение спросить забыл.

Он нахлобучил короб на голову Константина Вячеславовича и пинком втолкнул того в квартиру.

Глава пятая

Матвиевский заехал во двор и сказал, сбрасывая скорость:

– Вон тот дом, Пугачева, семь. Здесь встанем?

– Конечно, – сказал Руслан. – Ладно, вы давайте в ЖЭК, а я пока на месте понюхаю. Если что не так, сразу свистите.

Он вышел и размял ногу, пока Матвиевский с Рыбаковым удалялись в сторону арки, проткнувшей длинную девятиэтажку