– А если девушка твоя, то ко мне никаких претензий, Машка и та поняла – дружба для меня святое!

Вот, значит, какой роман был у Дамиана с Эллой, и цветы, надо думать, он ей не от своего имени дарил, и с работы провожал, потому что Гошик просил, а я и в самом деле ничего не заподозрила… Молодец, Дамиан, хорошо работал, давно я себя такой дурой не чувствовала.

– Развелся бы и жил в свое удовольствие.

Здравая мысль, спасибо Пыляеву, вовремя проблему поднял, еще бы пару лет обождать, и совсем хорошо было бы, не так обидно.

– Так я и развелся! А у вас с Машкой и в самом деле ничего не было?

– Будто ты не знаешь.

– Знаю, Демка, тебе я верю, как самому себе! Просто она такая… Ненадежная, что ли…

– Заткнись, а?

– Так поможешь? Дем, ну скажи, что поможешь!

– Нет!

– Значит, нет?

– Нет.

– Меня убьют! Ты это понимаешь? Как собаку! Закатают в асфальт – и все!

– Я тебе сказал, что делать.

– Тогда меня посадят. Лет на двадцать.

– На двадцать не посадят. Максимум пятерка.

– Ты так спокойно говоришь об этом! Пятерка! Да я за пять лет сгнию на зоне! У меня легкие слабые! И сердце! Ты же знаешь, мне нельзя волноваться, а сам… Демка, если я заговорю, то… Думаешь, на зоне они меня не достанут? Ты убиваешь меня собственными руками. Зачем ты вообще сюда пришел, а? Мучить меня? – Гошик сорвался на визг, и я заткнула уши. Боже мой, ну почему я раньше не замечала, какое он дерьмо!

– Нет. Я хотел предупредить… Я собираюсь рассказать Маше.

– Что рассказать?

– Все.

– Ты идиот, Пыляев, клинический идиот! Думаешь, после твоего рассказа она бросится тебе на шею со словами благодарности?

– Нет, Жора, не думаю. Я даже примерно представляю ее реакцию, но… Как ты не можешь понять – меня уже тошнит от вранья! Я запутался…

– Ты запутался, ты бедный и несчастный… Безнадежно влюбленный… Что, думал, я не знаю? Не вижу, как ты на нее смотришь? Зачем тебе вытаскивать старое дерьмо наружу? Легче не станет, и Машка тебе не простит, я ее знаю. Молчишь… Ну, делай, как знаешь, мне уже все равно! Друг называется! – С этими словами Гошик выскочил из кабинета и едва не прихлопнул меня дверью. Не заметил. Мой бывший муж был пьян, взвинчен и слишком занят собственными проблемами, чтобы замечать кого бы то ни было.

Он ушел, а Пыляев остался. Нам нужно поговорить, но… Я не хотела этого разговора, я ничего больше не хотела, Дамиану не придется слишком долго объяснять – многое я поняла и без него.

Слишком многое.

Аделаида Викторовна была зла и напугана. Злилась она из-за неудачи и переживала из-за нее же. Она не собиралась стрелять, хотела лишь убедиться, что Мария уехала из Вимино, но, увидев девицу верхом на Стаськином коне, Адочка не удержалась – слишком уж момент удобный. И надо же было промахнуться! Эта стерва отделалась легким испугом, Аделаида Викторовна сама видела, как рыжий тип усаживал Марию в автомобиль, она не производила впечатления смертельно раненной.

Адочка корила себя за глупость, ведь знала же, что отступает от плана, но… Вот тебе и удача, и везение, хорошо, если никто ее не заметил, хорошо, если происшествие спишут на пугливую лошадь, больше так рисковать не стоит. Есть же план, есть цель, и средство тоже есть, главное сейчас – не отступить.

Пыляев сидел в кресле спиной к двери.

– Привет.

Он повернулся.

– Машка? Ты? Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? Почему…

– Дима, а я слышала ваш разговор… – Получилось беспомощно, словно я признавалась в чем-то очень-очень нехорошем. А Пыляев не услышал или сделал вид, что не услышал.

– Маша, тебе в больницу надо.

– Я уже была в больнице. Все в порядке.

– Да что в порядке! Ты вдруг возникаешь здесь неизвестно откуда! В крови, с перебинтованной головой, и заявляешь, будто все в порядке!

– Не кричи на меня, пожалуйста. – Я села в Лапочкино кресло, зловредное зеркало не отказало себе в удовольствии покуражиться надо мной – желтоватая кожа, синяки под глазами, волосы-сосульки да белая повязка на голове. Неужели я и вправду так выгляжу? Наверное, да.

– О чем вы говорили?

– Ты же слышала. – Димка откинулся в кресле и нацепил маску злого насмешника, ну нет, дорогой, больше этот фокус не сработает.

– Слышала. Ты собирался мне кое-что рассказать. Например, о том, как прикрывал Гошиковы романы, как «помог» с разводом, как… – Я сорвалась на крик.

– А ты действительно хочешь это услышать? Подумай. – Дамиан, напротив, оставался спокоен, хотя передо мной не Димка, а всего-навсего его маска, но удивительно живая маска, холодная и язвительная, ничего общего с тем Пыляевым, который жил у меня в квартире, или пробирался в дом через подвальное окно, или звонил каждый день, просто чтобы поболтать. – Правда редко доставляет удовольствие.

– А мне не нужно удовольствие. Я знать хочу! Имею право.

– Имеешь, – согласился он. – Только, Пигалица, помни, я тебя предупреждал! С чего начать?

– С начала.

– Логично. Если с начала, то мы с Гошкой всю жизнь были вместе, он мой единственный друг, а дружба…

– Это святое!

– Правильно мыслишь, Пигалица. Гоша неплохой парень, только слабый и избалованный.

– И давно ты это понял?

– Примерно тогда же, когда и ты. – Димка вздохнул. – В друзьях не сомневаются, а я с детства привык, что он умнее, что он всегда знает, как поступить… Мы всю жизнь вдвоем, а тут ты появилась. Вылезла, словно бы из ниоткуда, и полностью завладела его вниманием. Тогда мне это казалось неправильным, я искал недостатки и благодаря усилиям Аделаиды Викторовны находил их. Некрасива, ни высшего образования, ни воспитания, приехала неизвестно откуда. Ты извини, Маша, я просто пытаюсь объяснить. Если бы Гоша сказал, что он счастлив, я бы успокоился, но Георгий рассказывал мне такие вещи, что…

– И могу я узнать, что именно он тебе говорил?

– Можешь. Говорил, что ты оказалась совсем не таким ангелом, как ему представлялось, что постоянно устраиваешь истерики, ревнуешь дико, за домом не следишь, мамочку его не уважаешь…

Надо же, а мне казалось, будто у нас с Гошиком идиллия, я люблю его, он меня, а Аделаида Викторовна с ее молчаливым презрением – это временная трудность. Глупо, конечно, но я до последнего продолжала надеяться, что свекровь смирится с моим присутствием, поймет, что я люблю ее сына и не желаю ему зла…

– И как скоро он стал мне изменять?