Посреди лета мягкий восточный ветер сменился юго-западным, который дул неделя за неделей, нагоняя с моря тяжелые тучи, хлещущие потоками дождя. Затем он переменил направление, налетел с севера — сразу же захолодало и прояснилось, а следом с юго-запада вновь пришло ненастье. Грани время от времени вопросительно поглядывал на Геста — скоро ли тот потребует от него исполнить нелегкое обещание. Но Гест как бы не замечал его взглядов, пусть лето идет, он полагается на Рунольва, который, быть может, в благодарность за медвежью шкуру отправился к ярлу. Он даже говорил об этом с Тороддом, однако старик, тряхнув седыми кудрями, сказал, что не ведает, отчего нелюдим по доброй воле убрался из усадьбы, впрочем, Рунольв вечно искал приключений и не мог подолгу сидеть на месте, один Бог знает, что ему на роду написано. А еще Тородд добавил:

— Морское ополчение — это не беда.

Эйрик ярл словно бы разом обернулся вожделенной альтернативой переменчивым, безрассудным потомкам Прекрасноволосого, словно бы именно он установит в стране христианский закон и порядок. От меня пахнет мертвечиной, думал Гест. В глазах у него метались вороны. Враждебность Ингибьёрг. Он спросил, кто стоял во главе ярловых людей, но ответа опять не получил — Тороддово неведенье либо отсутствие интереса поистине не имело предела.

На исходе лета меж Сандеем и Тьоттой часто ходили корабли; у Харека ярл тоже забрал людей, правда с согласия хёвдинга, и было объявлено, что Эйрик готовится к походу на Англию, по требованию датского конунга Свейна Вилобородого,[55]его тестя и давнего союзника в борьбе против конунга Олава. Поэтому Харек решил вернуть своих дружинников из Сандея. О Грани он не упомянул, и тот остался в усадьбе, ведь она и была его домом. Ночевал он в комнате подле Хединовой, то бишь положением как бы сравнялся с управителем. Но от Ингибьёрг по-прежнему держался на расстоянии и слова Геста ставил выше суждений главных здешних распорядителей — матери своей и Тородда; Грани был вольной натурой, однако сейчас его переполняла любовь — любовь к Стейнунн, а путь к Стейнунн вел через Геста.

Осенью, когда началась путина, Гест позаботился, чтобы и сам он, и Грани получили в свое распоряжение по челну с командой из четырех многоопытных трэлей, которые чуть не всю жизнь провели в море и в самых ужасных обстоятельствах творили сущие чудеса. Шхеры у входа во фьорд были на редкость коварны и стояли густо, но как раз за ними располагались лучшие рыбные банки. И вот однажды, когда ветер разбушевался не на шутку, лов пришлось прервать, и Гест приказал зарифить паруса на обоих челнах.

Они вошли в шхеры, как вдруг среди пенных бурунов прямо по носу Гест заметил какое-то движение — вроде как птицы, бакланы на скале, но нет, это оказались люди и разбитый корабль, не то двадцатиместный челн, не то кнарр, который напоролся на риф и в этот миг еще балансировал на краю обрыва, однако очень скоро превратится в обломки и канет на дно.

Гест взмахнул рукой, подавая знак Грани. Парень тоже заметил разбитый корабль, налег на рулевое весло, подстроился в кильватер, и оба направились к терпящим бедствие людям, цеплявшимся за камни и жгуты бурых водорослей, кто в воде, кто на самом рифе, рты у всех разинуты, как у мертвецов, но крики тонули в реве ветра, и Гест никак не мог определить, сколько там человек, то у него выходило десять, то четырнадцать, то всего шесть. Он приказал трэлям чуток прибавить парусов и лавировать. Они прошли несколько саженей против ветра, взяли курс прямо на риф и аккурат в последнюю минуту успели лечь в дрейф, иначе бы уперлись носом в скалу, и тут Геста вновь поразила та же леденящая мысль, что так упорно вела его к Хавгламу: как наяву, он увидел разбитую лодку на зеленой траве, услышал голоса, оказавшиеся детским плачем, — и, надвинув капюшон на глаза, он крикнул Грани:

— Знающий эти места на риф не напорется!

Они опять зарифили паруса, Гест велел трэлям сесть на весла, подойти к рифу с подветренной стороны, и там, покачиваясь на пенной зыби, ждать, пока Грани станет рядом, борт к борту.

— Кто ваш предводитель? — крикнул Гест мокрым, оборванным горемыкам, которых наконец сумел пересчитать: их было одиннадцать человек. Один привстал на колени, раструбом приложил ладони ко рту:

— Я Онунд сын Стюра, исландец, — с трупом расслышали они. — Со мною исландцы и люди ярла, держим путь в Тьотту.

Гест уже узнал Онунда — или чутьем угадал, что это он, — крикнул в ответ, что они работники из Сандея, знаком велел Грани табанить и сказал ему, что перво-наперво каждый из них доставит на берег трех человек, потом они возьмут еще четверых, а кормчего снимут со скалы последним, таков здешний обычай.

Грани вопросительно посмотрел на него, но перечить не стал. И Гест прокричал все это людям на скале. Онунд кое-как призвал своих спутников к порядку, по его команде они один за другим бросались в пенные буруны, откуда их поднимали на борт, измученных, закоченевших, потерявших дар речи, не способных ни грести, ни парусом управлять. Но боковой ветер благополучно привел челны в Сандей, где у причала ждал Хедин. Гест попросил управителя сделать вместе с Грани еще один рейс и снять с рифа оставшихся людей — всех, кроме кормчего.

— Он проделал долгий путь из Исландии, чтобы встретиться со мной, и я не могу лишить его такого удовольствия.

Хедин тоже вопросительно посмотрел на него, коротко фыркнул, подозвал четверых отдохнувших трэлей и сел за рулевое весло. Гест отвел потерпевших кораблекрушение в усадьбу, где Ингибьёрг встретила их с обычным радушием, распорядилась дать им сухую одежду, накормить, перевязать раны.

Потом Гест вышел вместе с нею во двор и сказал, что придется ей как следует пораскинуть умом, ведь это все люди Онунда сына Стюра, а сам Онунд до поры до времени сидит на рифе. Сначала Ингибьёрг не поняла, о чем он толкует, Гест повторил еще раз, и тогда губы ее скривились в недоброй усмешке:

— Еще с весны мы отвернулись друг от друга.

— Верно, — кивнул Гест. — Однако ж все можно изменить.

— Для кого я должна это сделать — для себя или для тебя?

— Ни для кого из нас, — резко бросил он. — Мне твоя помощь не нужна, я перво-наперво об этом позаботился, а уж потом обратился к тебе. — С такими словами он зашагал вниз, к причалу.

Но Ингибьёрг окликнула его, попросила подождать. Гест выполнил просьбу. Она догнала его и остановилась чуть ниже по склону, как бы сравнялась с ним ростом, чтобы обоим нелегко было спрятать глаза.

— Ты знаешь, как обстоит со мною? — спросила она.

— Да, — нехотя ответил он.

— И тебе известно, что ребенка я жду от тебя, а не от кого-то другого?

— Да.

— Мне не нужны сыновья-сироты, — сказала Ингибьёрг. — И мужчины без сыновей тоже. Поступай с этим болваном как хочешь, но будь осторожен, а я присмотрю за его людьми.