— Лейла, Аида, речь не о прислуге. Я принял решение жениться вновь, — Джейдан делает шаг назад и, положив руку мне на плечо, слегка подталкивает, заставляет меня выйти вперед. Кажется, что я слышу учащенный стук сердец Лейлы и Аиды, связанный не только с ошеломительной новостью, но и любопытством, пожирающим их — ещё бы, мое лицо и глаза по-прежнему скрыты темной тканью, и у меня нет ни малейшего желания показываться им. — Это Медина.

Моя невеста. Надеюсь, вы будете гостеприимны с ней. Какое-то время она поживет на женской половине, а после бракосочетания переедет в другой дом. Синхронно вздрагивая, девушки закрывают свои приоткрывшиеся от шока и удивления рты ладонями, покрытыми замысловатой росписью в стиле «Мехенди».

— Но, сайиди… — судя по паническим ноткам в голосе, Лейла больше не в силах разыгрывать радость и притворно льстить своему мужу. Девушка тут же осекается, когда Джамаль «затыкает» ее быстрым, волевым взглядом хозяина дома, решения которого не подлежат обсуждению.

— Медина, не хочешь познакомиться с девочками? — с девочками, бл*дь. Я тебе покажу «с девочками», Джамаль-джан.

— Нет, — сухо отрезаю я, и обе женщины вновь вздрагивают, поражённые моим ответом — слишком резким и дерзким для новоиспеченной невесты.

— Медине пришлось нелегко, Аида, — по неизвестной мне причине Джамаль адресует эти слова именно ей. Невольно я вспоминаю несколько часов, проведенных в Черухе, где я впервые услышала ее имя. Несколько возникающих в подсознании догадок постепенно складываются в единый пазл, законченную картинку. — Обстоятельства сложились так, что Медине пришлось бежать из своей страны, — Аида немного опускает голову, непрерывно глядя на Джамаля. — Я рассчитываю на то, вы проявите понимание и уважение, поможете Медине освоиться и с открытым сердцем примите в семью, — без лишних объяснений заключает рассказ обо мне Джейдан, пока я сгораю от агонизирующих взрывов, атакующих грудную клетку, спровоцированных интимными переглядками Каттана с рыжеволосой русалкой.

«Укол ревности» становится загнанным в открытую рану по самую рукоять, кинжалом. Я знаю, чувствую… они обе ему нравятся, симпатичны, эти девушки правда привлекают его. Он не раз брал их, трахал, жадно вколачиваясь в их тела со свойственной ему агрессией и одержимостью… безумные, уничтожающие образы накрывают меня с головой, ноги мгновенно становятся ватными. Ногти с неистовой силой врезаются в бедра под абайей, и как бы я ни хотела кинуться на жен Джамаля и заточить свои коготки об их фальшивые покорные улыбки, я понимаю, что мне следует запастись мудростью и терпением, проявить хладнокровность и спокойствие, когда хочется кричать от боли.

— Зара покажет тебе твою спальню, Медина, — все тем же нарочито равнодушным тоном обращается ко мне Джейдан. Мечтая, как можно скорее оказаться наедине с собой, подальше от своих новых «подружек», я медленным шагом следую за Зарой — служанкой, сопровождающей меня до двери моей новой спальни. На Джамаля, оставшегося наедине с Аидой и Лейлой, даже не оборачиваюсь.

— Чувствуйте себя как, дома, госпожа, — спустя пять минут скитаний по лаконичным коридорам дома, полностью отожествляющим стиль «high-tech», добродушная Зара открывает мне дверь в одну из просторных и светлых спален. — Но не забывайте о том, что в мужскую половину резиденции вход вам запрещен. Ужин будет в семь часов. Господин Джамаль тоже будет присутствовать, хотя обычно ужинает в своих апартаментах.

— Спасибо. Ты можешь идти, — несмотря на мягкость и гостеприимство Зары, я хочу поскорее избавиться от свидетелей своей боли. Скандинавский интерьер моей спальни радует: такое чувство, что Джамаль специально попросил убрать отсюда всю мебель и лишний хлам, чтобы уберечь от погрома и повреждений, оставив только все самое необходимое.

Скопившаяся обида и горечь сдавливают грудь в плен из гранита, жадно набираю в легкие воздух, пытаясь избавиться от неприятных спазмов. Без сил опускаюсь на высокую кровать, благоухающую новым, чистым постельным бельем. Едва ли дыхательные практики и медитации избавят меня от жгучей ревности прямо сейчас.

От всех негативных эмоций, овладевающих мной, есть лишь одно лекарство… верность. Эмоциональная, духовная, физическая. Но бесполезно требовать этот заветный набор от человека, который не испытывает к тебе взаимных чувств. По-хорошему, я готова отпустить Джейдана… и он ведет себя некрасиво, неправильно, эгоистично, не отпуская меня, буквально заставляя меня делить пространство с другими женщинами якобы во имя моей безопасности.

Пытаясь отвлечься, изучаю документы, аккуратно сложенные в серый конверт на туалетном столике — мои новые права, страховка, анмарский паспорт на имя «Медина Рияд». Осталось сыграть никах (араб. — бракосочетание), и от Эрики Доусон ничего не останется. Боюсь представить, что будет с отцом, когда он узнает, что его дочь вновь угодила в добровольный плен.

У меня нет ни малейшего настроения, чтобы устраивать себе экскурсию по новому дому, но я ничего не ела со вчерашнего мероприятия. Дикий голод заставляет поднять задницу с кровати и отправиться на поиски кухни. Уж не знаю, с чем он связан, но до ужина я просто не доживу. не снимая никаб, я покидаю свою комнату, блуждая по одиноким и тихим коридорам женской половины дома, стараясь следовать на запах запеченного картофеля со специями, пока возбужденно-перешёптывающиеся голоса не заставляют меня остановиться и прислушаться к сплетням Аиды и Лейлы.

— Джамаль-джан издевается над нами! — сначала я не узнаю голос Аиды, в котором звенит металл и праведный гнев — той самой жены Джамаля, что притворяется скромным и кротким ангелом. — Привел ее в наш дом без предупреждения и нашего согласия! — продолжает возмущаться вторая жена, сотрясая ладонями воздух. Истеричка. Не хочу, чтобы у нас было что-то общее.

— Как и тебя когда-то, Аида… не забывай об этом, ваши судьбы довольно похожи, — тонко подмечает Лейла.

— У Джамаля доброе сердце, он наверняка просто хотел помочь девушке в беде, а потом. влюбился, — предполагает на удивление спокойная Лейла. Девушки будто поменялись ролями, оставшись наедине друг с другом.

— Плохая привычка — подбирать жен, словно бездомных котят! И у нас с Джамалем была другая ситуация. Я арабка, Леа, мы все здесь одной крови. К тому же ты была не против меня. а она кто? Я не знаю, Лейла! Чужестранка! Вспомни, у нас тоже есть права. Мы можем не дать разрешение на третий брак. Милая моя, прошу, давай так и сделаем. — умоляющим голосом обращается рыжая стерва к явно не оценившей заговор против мужа Лейле. — Почему ты хочешь делить нашего Джамаль-джана еще с одной женщиной?! — озвучивает мой немой вопрос Аида.

— Потому что мы все равно ничего не решаем, Аида. Ты же знаешь Джамаля: как он решил — так и будет. Наш запрет на женитьбу сделает только хуже — эта западная шармута станет ещё боле желанным запретным плодом для него. Он все равно на ней женится, хотим мы того или нет. Или, что еще хуже, — разведется с нами, потому что посмели ему перечить. — выдыхает Лейла, на что Аида невольно всхлипывает от обиды. — Признаюсь, мне это не нравится, Ида, но я стараюсь мыслить здраво, как учил меня отец. У него, кстати, три жены. И все они счастливы. Мы должны радоваться, что живем в огромном доме, купаемся в золоте и ходим в шелках, ни в чем не нуждаемся. Мы делим с тобой одного Джамаля на двоих, что здесь для нас нового? Его сил и любви хватит на нас троих… — стало быть, Лейла совсем не собственница. Или не любит Джамаля. Или же действительно воспитана иначе и со спокойной душой принимает древние традиции, уважая желание мужа увеличить семью. А может, физический контакт не имеет для нее такого масштабного значения, как для нас с рыжей. Мне ее позиция неясна, как и Аиде.