II

Не могу закончить это бред тащит какая-то сила словно привязан за ноги к поезду, морда о каждую шпалу спотыкается, куда привезёт и что привезёт от меня оставшееся этот поезд? как сказал *** бессвязность иной речи зависит лишь от того, кто её слушает, дальше побежала рука все дороги открыты, была весна, до меня она не доходила, был занят наукой о собственном, из окна видел школьники нахально-чистенькие выбежали, знакомо, значимо, впереди этапы, начальная эйфория у них закончилась, скоро толерантность, метаболизация обстоятельств, лет до пятидесяти зависимость, и наконец абстиненция с синдромом отнятия когда не хочется в домик свободы радуйся пора бы-чьих падежей не скоро кто-нибудь из тех кто внизу начал топтать литературное пастбище, жаждет накропать эпос своих страданий, первые пять из двухсот томов описание незыблемости природы, из в семье тридцать душ, кашляющая мать, однажды, мама я решил стать писателем, в город провожают всем селом, мир жесток, годы горьких познаний, платиновые мерзости, катастрофа брачного тандема, с деревенской смекалкой утаивать основной труд жизни, пятьсот томов ты он я напишем к своему столетью пять томов год это даже скромно ты затянулся пох пох пересушеный табак, сейчас придёт дружище-литературовед, его обожал, он виртуозил бредятиной высшего арбитража, агрессивный формализм анархистский эпатаж концептуальный радикализм после приступа он сиропил, без нас вы сиротливо грешили бы суицидом, мы кормильцы, поильцы и завхозы ваши, нас иногда мучают, называя литероедами, но это зависть, в жизни литпиявки больше творческих дней, чем у сочинителя, сколько зелёного золота сгублено для извержения декларативной пиитики, настоящая война между институтом словесности и академией древохолия, я, сказал он, человек отважный, за что и страдаю, и заявляю, литература подразделяется на социальные вопли, поэзию гормональных вивисекций и философское вымогательство бессмертия, а вот и он, вошёл, заплакан, утёс лица обшитый тёсом обшит ручонками, затем вскочил нервно позвякивая мужским поясом целомудрия вышел краткий и впечатляющий визит, ветер тучи носит, носит вихри пыли, сердце сказки просит и не хочет были пошутил ***, вернёмся к сказке, шаги в бетонном зале принимал горячий душ отдельный, узкое ты взял ни мыла, ни лица, как отвратительная кожа без мыла под душем зачем? надоел душ и прислонился щекой к мутному стеклу, за спиной стоял сквозняк, дверь, всё, где я был до себя, где-то, лодка, привезшая сюда, в прелостно-прелестный мир окриков и залпов? стекло стекло, там, где за углом, тамтам всегдашней тени, как плыть? колодец, нелепое, нелепное тело, проверил замок на двери, вытащил из мешка резиновые шкурки надувной семьи, надул жену, дочь, сына, угостил их смехом, пусть помоются, погреются, потом накормить их тальком и до следующей бани, резиновые волосы, ноги, самая Красивая, Застывшая жена, надо, надо подремонтировать твою грудь, достать хорошего клея, это было в тот день, вновь ты ощутил свет, словно впервые, в какую страну ушло время? свет устал, стар он но желая обмануться в Последний раз, свет изменяет своему долгу слепить, трудно рассмотреть капли собственных эмоций, свет, чувствуешь, как сила теряется в обязанностях, кто-то иссушил твою грудь, она иногда становится приютом для сумерек, но вновь, и в который раз, вдыхаешь полноту Роскошных цветов, их, наверно, квинтильоны, распускаешься вокруг своего Единственного пути застыв взгляни под основу что под тобой, свет? разве не отец хаос с Детским капризом заставил отца приодеться в форму единственности отражения, мы все отражения, где мать? была ли? чаша сверхжизни, лик мудрости, обрамлённый в свободу свободную от свобод всё это твоя мать, свет, сказанное миф, личный, такой же, как миф о существовании хаоса, о том, что была мысль, я, что было было, пора уходить от воскрешения, от картины поднятия на свет, мирволить, благоденствие, глаз не очарован, черным бело, и поздней осенью, когда вносит покой искромётная белизна, долгожданный, драгоценный, достойный только одного, снега, щедрого, тихого, живого, дарящего всем свой свет, СНЕГА ВЕЛИКОГО, без которого устоявшая вода теряет волю к отраженью, острого снега, шелестящего о замерзающий зрачок, глубокого, хрусткого, не белого, но и не чёрного снега, снега! и осенью пали снега, беззащитные, бесхитростные плоскости, но остался запредельный тот шёпот ветров, тот далёкий уют небосклона, снег, овеществлённый свет, с визгом поднялся хвост позёмки, её голова уже за дальней рощей, вспомнил её? в ней летней в сиреневых кущах дёргались в арии птахи, заюлило, зазмеилось тело позёмки, меж стволов, меж жарких от холода рельс, а поезд всё тащит меня, мордою по шпалам клавесин остудила позёмка пасть голодного волка, и дальше дальше безного стремительно сквозь бор по оврагу в деревню и из по дорогам пустынным меж чёрных лопухов по гладким камням по озимым по раскорчевью дико гнаться за чем-то а затем скрываться от весны в день творенья холодов в час странный тусклый вновь вернётся сонмище существ позёмок и только сверху можно рассмотреть те стаи снежных сил раздольно понесутся чтобы оживить пейзаж и мудрость замерзания вернуть мне тебе, открыл глаза сейчас откроется крышка, заплачут повезут домой, вытащат, обмоют, будет молчаливый досуг, приведут врача тихо жена и дети истощившись в ожидании подкладывали очищенные апельсины подсматривали за тобой для них иноходцем за несколько месяцев до этого я не мог подняться стеснялся когда жена брала судно хотел чтобы нянька сын мечтал о велосипеде приходилось экономить по ночам вновь и вновь окунаться в вину, ты жил потому что жил я работал потому что и другие, не задумывался об яме подобные мысли считались позорными думать что когда-то заполнял яму кощунство по отношению, ты работал на детей и на жену, им тоже пора забыть в обыденности, что яма это комическая история чуть ли не анекдот их тоже когда-то вытаскивали они и я не любили вспоминать первого прикосновения снега как будто существует богатый выбор иногда мысль что достоин другой участи какой? за тебя решат отвлекала меня от предпенсионных рабочих дней опустив лопату замирал снимал с лица повязку и отдыхал внутри вагона весь белый от цемента был превосходного качества через крошечное отверстие наблюдал за миром ночь всадник пронёсся с факелом перекличка сторожей иногда в жаркую погоду раздевался прохладный порошок на теле медленно превращался в панцирь как-то присел отдохнуть завернуться в брезент и заснуть тебе приснился или не приснился забыл как это было может ничего и не было, отец и сын на прогулке, в их разговор вклинивается описание поля боя и расстановка боевых сил, разговор продолжают командующие враждующих армий, разговор о поместье, описание поместья, зачем поместье? все убиты, только командующие остались живы, они играют на лютне и поют, катают друг друга на санях по берегу реки Инь, их встречают отец и сын, командующий северной армией, рассказывает историю про отца и сына, деньги, история началась, игра в го, работа, рожденье, хохот, командующие расходятся, набраны новые войска, сражение на берегу реки Инь, положение к началу декабря, отец и сын, прогулка, отец смотрит сквозь лёд на дно, отец устало смотрит на самое дно, сын смотрит на сидящего в санях отца, устало смотрящего сквозь лёд на дно, далее идёт их диалог, сегодня чудесный день! да! доедем и попьём чая, да, ты чувствуешь себя, да, лучше? да, налим нерест декабрь роды подо льдом, я решил покатать отца, доставить ему последнюю радость в его предпоследний день, доехали до распада, долго пили, у меня упала чашка, он уронил её нарочно, я хотел одиночества, а не чая, сын раздражал, отец притворялся больным из последних сил, как и всю жизнь, года через два хочу приручить волка, ты так и не поднял чашку, мой сын нелюбим матерью и мной и зимой когда я собирался уйти из дома нелюбимого мной и матерью моей не напоминающей нынче о себе каждый раз хотел уйти ото всех и от себя ты снова выронил, она полна, ты снял очки чтобы не отвлекала конкретность, увидел за пеленой измождённым хрусталиком тёмные силуэты, но что это? ничто ли? твоя тачка, тачка с тобой была пятой от дверей, в щель меж досок ты рассмотрел потолок, нет, в углах не было паутины, а как её здесь не хватало, этого символа покоя и тишины, где-то блестела вода и сильный жнец не без радости покидает сон, чтобы забыться в полевой работе, в ложбинах туман из дверей дым, мужчина говорит девяносто минут, женщина восемьдесят, перед дверью выламывают золотые коронки, уже не пожевать морковь, чуть прокисший творог застревает в горле наглые слепни не дают забыть о родстве с теплокровными, как живописна сталь в крошках травы, живой ветер взъерошил сено воду волосы, кузнечики жиреют от вкусного дождя, солнце гладит дно глаз, возносится вверх животворность под кожей у сосны, но не забыть прохладную липкость ели, прижаться щекой к чистой смоле, собрать букет из папоротников, откуда приходят эти предметы? почему кружатся над тобой лежащим в очереди оплаканной на разный лад с порезанными сухожилиями ты будешь смотреть на собственный костёр на огонь своего сердца, как сострил бы я но не успел, очищающий огонь не откажет и тебе в покровительстве он возьмёт твоё убогое жилище, или как там его называют, плоть, это звучит гордо, и ты спокойный, невидимый будешь совсем свободным, чтобы издалека рассмотреть то что называли жизнь шевеленье вольвокса останется, ты удивишься, что ещё будет? обязательно узнаешь, в конце концов, каких ещё концов? заика зайка! самое тяжёлое это согласиться на расставанье, но ты так часто расставался с травой светом движеньем, что когда придёт пришла пора уйдёт пора расстаться с капризным мягким механизмом, унаследовавшим из всего разнообразия мира только десять чувств, но, впрочем, может быть, тебе удастся этого избежать, сын? где-то ты сейчас и кто возит тебя, жаль оставлять на съеденье собственную голову, меня беспокоит будущее собственной головы, у тебя расширились зрачки, скажи, какой сегодня год? второй! если считать от начала? от начала будет второй, но тебя давно, нет, поехали, дальше, мать на тебя сердита, дальше, страшно, жить вдвоём, и ждать, кто первый, мужчины живут меньше, вылив всю энергию в таз, они становятся дряхлыми гермафродитами и с мыслью о выполненном долге спешат насладиться параличом, чей я сын сын? посмотри вниз, ноги, слишком много для, женился ты в шестьдесят, молодая сука ожидала моей агонии она не знала что я переживу её мне нравилось просыпаться рано и сдёргивать с неё одеяло ей снилось одно и то же как её любимый разгружает цемент и называла меня козлом но не уходила, ещё бы! получать мясо и деньги за то что старик сбрасывал с неё тряпки, а когда-то она обожала, я нашёл её в углу вагона, под слоем цемента спала крошечная девочка, он уехал в лес, построил дом, сад, выкопал пруд, развел щук и карасей, шло время, хромое, слепое, корявое время шло, но не доходило до дома, затерянного в лесу, неучтённого, незанесённого на карту геодезистом, заносимого на месяц снегом, тёплого, тихого дома, ей шёл десятый год, она не умела говорить, ты и не учил, пустолайство, жили молчаливо, питаясь зимой снегом, летом светом в тишине чтобы не скучала ты заставлял её промывать песок, ручей проходил сквозь дом, сидя на печи наблюдал как она неспеша выполняет бесполезную работа, ни золота ни глины в ручье не было, промытый песок она высыпала вниз по теченью, продолжала промывать до вечера если встречались знакомые песчинки она несказанно радовалась и скучала по ним, пока вновь не появлялись, росла хоть и грязной, но ладной и крепкой, её облик вобрал в себя холод грустной зимней ночи, когда холод мерцает, а ночь, влюблённая в великолепья зимы, ещё больше темнеет, молчание и покорность, готовые вот-вот лопнуть, доставляли тебе скучную радость, летом ты водил её на поляну, привязывал за ноги к дереву и оставлял на несколько дней наедине с травой и дыханием, свой досуг ты проводил в пути вниз по реке, там ты менял песочные часы на соль, и обратно, однажды он задержался, девочки на поляне не было, с топором искал её четыре года, наконец заметил на высокой сосне огромное гнездо, стал рубить, большая тень скользнула по траве, невиданное неслыханное упало на тебя сверху, едва успел отскочить от сосны, как тварь приземлилась и обратившись лишь взглядом взмолилась чтобы добыча осталась погостить в гнезде, вернулся домой сожалея о согласии, отметил про себя, а тварь-то! лапы тигра, живот крокодила, прозрачные крылья, грудь кормящей женщины, зелёная совиная голова, девочка вернулась через несколько лет, она поседела и постарела, окрепла и выглядела совсем не девочкой, была брюхата, безрадостно продолжала промывать песок, хриплым голосом выводила какую-то каркающую мелодию, два года продолжалась твоя болезнь, удочерённая ухаживала за тобой, ты догадывался, кто помогал ей добывать пищу, дочь часто пропадала, ты знал куда она уходила, но возвращавшуюся с дичью и плодами не мучил расспросами, как-то в ответ на твою ласку бросилась и вцепившись зубами в щёку выдрала кусок съела, ты слёг, она не ухаживала за тобой, и пролежав неделю, пока лесной пожар не разбудил тебя и старый знакомый волк не выволок твоё тело, дом сгорел, в волчьей стае прожил четыре года был верным советником в набегах через засады флаги и капканы первым шёл и как-то лёжа у костра после удачного забега в окружении сытых друзей повёл сказ о прошлых днях, игра в го продолжается, волк не вынес твоё тело, ты сгорел, из углей выбрался младенец, младенчество пошло вспять, тебя окружили в лесу, поймали, воткнули в живот кишку, замазали воском глаза и засунули через жёсткую щетинистую дыру в мешок там ты стал быстро уменьшаться пока наконец не исчез прошло столько-то времени, сколько надежд было у тебя, ты не хотел покидать мешок, но тебя выманили, ты оказался на острове, отец в прошлом военный моряк был единственным кто уцелел от бомбёжки твоё детство так и не закончилось однажды что-то кричащее огромное многоголовое и всесильное подхватило тебя, ты гулял по берегу, и утащило в пучину, тебя съели хищники, потом кого-ты съел ты, всё время менялся, с одной ступени на другую, прыг, скок, со свистом, с песней, с улыбкой, от акулы к планктону, пока не стал тихим всплеском волны, волны любили берег необитаемого острова, иногда теченье позволяло передвигаться по дну, вблизи острова оно было усеяно костьми и книгами, из волн тебя часто выбрасывало и тогда ты улетал вверх, маленькая молекула воды, не успела она подрасти, как забрали на войну, воевал бесстрашно, вскоре повысили в звании, рота охраняла подступы через реку Инь, это был важный объект, по мосту отступали наши войска, враг подошёл совсем близко, отчётливо виднелись их чёрные усы, командир приказал держаться до последнего, положение южан, Шестая армия в составе 27-го армейского корпуса, 25-й и 38-й кавалерийских дивизий, смотри приложение, сверх того до 3 000 безоружных бойцов, наши войска переправились на северный берег, нам предстояло пасть, северные имели на 24 декабря в своём составе 3-ю кавалерийскую бригаду, лейб-гусарскую дивизию, дивизию резерва, восемнадцать батальонов, четыре эскадрона, девяносто пять орудий, пятьдесят шесть пулемётов, растянутый фланг, это знали в штабе северных и держали под парами два эсминца и пять подводных лодок, в ночь перед наступлением пал туман, странные испарения вывели из строя орудия и пулемёты, мы остались с ножами, как только показались цепи неприятеля наши роты бросились бежать и в реке были расстреляны своими, пока сонные солдаты, едва выбираясь из грязи, дошли до наших позиций, я успел сварить суп и был сыт по горло, наши взорвали мост и отступили, меня увезли в прифронтовой зоопарк, я принял это за шутку, но прошёл месяц, а я всё ещё сидел в клетке как попугай накрытый тканью, иногда мне кидали рыбьи головы лёд сухари я страдал от холода никакой одежды не было южные капитулировали меня по-прежнему держали в клетке стоявшей между барсуком и енотом наступил май. появились мухи и молодёжь, мне бросали печенье в один из весенних дней сняли цепь вычистили накормили м перевели в клетку с гимнастическими снарядами, целый месяц заставляли тренироваться и сытно кормили, недобрые сны гонялись по пятам, наконец при большом скоплении народа перевели в просторную клетку с оранг-утангом, клетка стояла на возвышении играл оркестр, обезьян был немолод, огромные когти щекотали решётку, он то зевал, то плевался в зрителей, меня подтолкнули острой пикой, зверь раскрыл объятия, оскалился, увидел стальные зубы, оранг-утанг схватил тебя, прижал к груди, я услышал как бьётся сердце, он отшвырнул меня в дальний угол, обливаясь кровью и смехом мы встали и приготовились умереть вытянув лапы и приплясывая обезьян приблизился я отступил кольнула пика зверя не кормили десять дней толпа шептала он его сожрёт от страха опустел мочевой пузырь почему он молчит закричала толпа какая фантастическая роль, я не умею говорить, подумал ты объятый дрожью и потом, а было ли что сказать? сказав это, я сделал шаг, нет, бросился в дальний угол, быстро вскарабкался по решётке, обезьян подпрыгнул, сдёрнул тебя за ногу, хлестнул об пол, когда ты очнулся, зверь сказал, ещё не поздно написать книгу, мы вновь стояли как борцы перед схваткой, стало холодно, стемнело, подул ветер, повалил снег, освежевал раны, а было ли что сказать? спросил я, он защёлкал сталью зубов, послушай на прощанье моё сердце, ты подошёл к волосатому сопернику, прижался к груди, он считал до десяти, раз, будет ли там снег? два, семья? три, цементный вагон? четыре, подкидыш? пять, остров? шесть, плен? семь, оранг-утанг? восемь, казнь? девять, возвращенье? ты успел выскользнуть из цепких лап, вспомнил что можешь нападать сам, я устремил всю кровь в правую руку, вытянул её, она светилась как раскалённый меч, обезьян прыгнул, ты ударил его в живот, вспыхнула шерсть, меч вошёл в мохнатое тело, пальцы обхватили позвоночник, я долго ломал его, теряя последнюю память, чудовище рухнуло, толпа вздрогнула, какое вероломство! бедный зверёк! полетели камни, дверь выломали, толпа ворвалась в клетку, содрала с меня всю кожу, толпу разогнали, тебя отвезли в гостиницу, дали одежду, деньги, я был свободен и поехал в деревню, чтобы родиться, я родился в деревне, зачем? никто не знает, отец крестьянствовал и был кажется племенным, иногда он встречал мать, мою, её я не помню, помню колодец, в пять лет попал в приют, на всю жизнь, отец сгорел в лесу, из приюта бежал в другой приют, выучился делать деревянные ложки, не мог говорить, слова не выползали однажды гулял по лесу заметил пожар в доме кто-то был мог сгореть хотел помочь но меня схватили и обезволили на утро лежал в мешке на дне океана там было темно дно охладило тебя и его и кого? не вижу, из всех слышимых слов осталось слово надо, на! до! сколько грохота в двух слогах власти, всего четыре буквы н, а, д, о. а дно но да но он дан дада ад но адно но дано, и снова надо, грохот, надо лечь и рассмотреть сквозь лёд, за ним грохотала война, через лёд, иная плоскость, так наблюдают через стекло за улицей, во дворе происходило сражение, оно сменилось картиной семейной идиллии, ты увидел мужчину в окне был вечер зажгли лампу пахло дубовыми цветами ты видел их? и они увидели, увидят, но ты был молодой волк убежал он хотел говорить он не мог бежать и если смог то он сказал когда я был глуп и потому молод я часто навещал места моего детства приблизившись однажды к своему дому а сколько их было у тебя свет вода огонь ветер я заглянул в окно будущая мать дремала за книгой сверчок катал усиками маковые зёрна пьяный отец изматывал себя в пляске, стало тихо, кто-то коснулся плеча, ты поднял голову и увидел как рушится мост, армия неприятеля наступала мгла.