Цель посещения была проста – оценить то, что можно было еще взять и использовать для обороны. Кроме того, Аверьянов хотел убедиться в том, что радиомаяк действительно присутствует на борту телепортатора и, мало того, исправно функционирует. Качаясь в седле на потаенной тропинке, Аверьянов непрерывно, снова и снова прокачивал ситуацию. Она очень не нравилась ему.

Мысленно прикинув примерное количество боеприпасов, имевшихся у него в наличии, он сопоставил его с тем числом огней, которые смог разглядеть прошедшей ночью с крыши княжеских «хором» в тридцатидвухкратный бинокль.

О том, чтобы отбить всю эту силу – Батыя – тем, что у него оказалось с собой, и речи быть не могло.

Боеприпасов не хватило бы даже на самое ближнее к ним, самое малочисленное подразделение, выставленное татарами прямо напротив Берестихи – в километре, через поле, в лесу. Там, на опушке, таилось никак не меньше тысяч трех сабель. Если даже половина из них пойдет штурмом, – одновременно, влом, в черную голову, – устоять едва ли удастся.

Они просто и бесхитростно задавят. Положат под пули двести, триста, пятьсот, тысячу человек… И задавят.

Однако об этом знаю я, Николай Аверьянов, а им об этом узнать неоткуда.

Как они относятся к потере живой силы? Можно догадаться: скорее всего, как мы. Как русские в двадцатом веке. А именно: кидать людей под танки, без жалости и без сомнений, – пока танки гусеницами в крови не забуксуют.

Так, да не так! У Батыя позади взятие Киева, Владимира, Рязани, десятков других, более мелких городов и городков… Его силы таяли… Он потерял много сил, очень много! А пополнения не было, нет и не будет.

Впереди предстоит взять Псков и Новгород, – а Господин Великий Новгород самый богатый город Руси, если верить местным мужикам. Новгород Батыю на понт не взять. Халявы не будет. Попотеть ему придется основательно.

Мы стоим у Батыя на дороге. Для Батыя Берестиха – пылинка, перышко, ничто, – все верно.

Но есть здесь одно «но». Когда берут штурмом большую крепость, сразу объявляют, что после взятия город на три дня отдается на разграбление: воруй, насилуй, мародерствуй… Твоя власть, твоя воля!

Кто ворвется первый, тот и получит «самый кусок», штурм – это игра с судьбой, игра в рулетку, на красно-черное: победа или смерть. Победа! Все забыть, рухнуть в беспредел, сорвать в себе стоп-краны, оттянуться, отомстить неповинным за собственный страх, – страх грабителя и насильника, вырвать мечом и огнем славу, почет и, может, обеспеченную жизнь, отблеск богатства, – для себя, для своей далекой отсюда семьи… Смерть? Да уж, не повезло… Но мне-то повезет! Мне? Обязательно повезет! Ведь я везучий! Так рассуждает каждый, карабкаясь вверх по штурмовой лестнице… Ну, стрелы, камни, кипяток, горящая смола? Мне повезет!!! Мне – повезет! Мне повезет…

Что получит победитель в Берестихе? Запах пожарища, только. Стимула нет.

Стимула нет, но и риск невелик, – забор из бревен, гарнизон – и ста мужиков-то не будет…

Берестиха – это для них непонятное что-то: ни риска, ни награды… Откуда тут самоотверженность озверения? Из «политработы», только… Всего лишь. А уж мы-то в конце двадцатого века знаем цену этому «прянику»… Погибни за великого Батыя?.. Да хрен тебе, Батый, по всей вот морде… Я себя до Новгорода поберегу. Вслух не произносится, но думать – думается…

– Стимула нет, но и риск невелик… – произнес Коля вслух, задумавшись.

– Что говоришь? – встрепенулся Афанасич.

– Нам надо сделать риск… Устроить крупный риск… Просто безысходку надо заболтать тут им… Чернухи влить, выше бровей. Чтоб руки опускались нараз. Да! Беспросветку с непоняткой, – совковой лопатой, ну, только так, в натуре!

– Ты по-каковски говоришь-то, Николай?

– По-русски. Как здесь дует ветер, в Берестихе, – обычно?

– С утра часто с леса, к реке…

– А вечером – наоборот – на лес? От нас – и на татар, верно?

– Да, часто.

– Это хорошо.

Наконец среди кустов показались очертания контейнера. Увидев, как он на глазах превращается в яйцо, Афанасич спешился и молча встал перед яйцом на колени.

– Ты что, Афанасич? Это же просто устройство.

– Ага, – кивнул Афанасич, сделав вид, что понял Колю, и встал, деловито отряхивая колени.

– Заходи! – пригласил Аверьянов, открыв люк.

– Смилуйся над рабами твоими и Божьими, Устройство Лесов, Полей и Ветров Поднебесных, – произнес Афанасич, задержавшись в проеме входа. – Не причини зла нам, увечья, безвременной смерти. Заклинаю братом твоим, Солнцем, Великим Ярилом…

– Ты что, язычник, что ли? – оглянулся Аверьянов, нашедший уже радиомаяк.

– Нет! – мгновенно и решительно отреагировал Афанасич. – Я хрестьянин. Сочувствующий.

– Сочувствующий – кому?

– Себе, конечно, – постучал себя в грудь Афанасич. – И Олене с Сенькой. Больше никого у меня не осталось…

– Понятно… Ну, маяк работает, – удовлетворенно кивнул Коля, закончив осмотр и опись всего того, что еще оставалось в телепортаторе. – А вот посмотрим-ка здесь, что…

Надрезав ножом внутреннюю декоративную обшивку яйца, Аверьянов рванул ее на себя.

– Ого!

– Что это? – поинтересовался Афанасич, увидев под обшивкой ярко-блестящие полосы, расположенные встык, одна к одной, и образующие силовой, так называемый прочный корпус телепортатора.

– А это полоска… – сказал Николай, откручивая полосу. – Смотри, – упругая, легированная сталь! У вас такой стали в помине нет. И всего лишь на трех саморезах каждая полоса! Демонтаж – раз плюнуть!

– Ишь какая! – то ли поразился, то ли восхитился Афанасич, сгибая полосу. – И не ломается!

– Отпусти, сейчас спружинит!

– О Господи, сила нечистая! – от неожиданности и удивления Афанасич едва не выронил полосу.

– Поздравляю вас, вы сделали правильный выбор… – вдруг кто-то сказал женским гнусавым голосом за спиной Афанасича, заставив его отпрыгнуть в ужасе от информационного-рекламного блока метра на три.

– Не бойся, это просто реклама.

– Я не то что боюсь, а противно, – оправдался старик. – Терпеть не могу, когда за спиной говорят женским голосом.

– Обычный дезодорант, – сказала женщина из коробочки, – вызывает сжатие пор кожи, одновременно с этим перебивая ароматом синтетических добавок естественный запах выделившегося пота… Такой механизм действует часы, от силы – сутки. Но вот новинка! Дезодорант «Хана» проникает в вашу кровеносную систему и парализует ваш дыхательный центр… Все! Вы не дышите! Температура вашего тела падает до температуры окружающей среды; вы перестаете потеть. Причем навсегда! На-всег-да! Дезодорант «Хана»…

– Это мы тоже возьмем! – кивнул Николай, демонтируя информационно-рекламный блок. – Ага, вот оно где отключается! И не найдешь так, с ходу!