Затем Абигайль взяла моду исчезать после обеда, как раз ко времени уроков, так что Роланду приходилось пожимать плечами и самому вытаскивать книги. В конце концов, а что ему оставалось?

– Ты уверен? – спрашивала его Лилибет, глядя на Роланда глазами, похожими на пару встревоженных васильков. – Я и сама могу с ним позаниматься. Ты в самом деле не против?

– Вовсе нет, – отвечал он. – А тебе нельзя переутомляться.

Потому что на самом деле он был готов сделать все, чего она только захочет. Все, лишь бы вызвать у нее чувство признательности, которое, как он безнадежно надеялся, вернется к нему в виде плотской благосклонности. За последние несколько месяцев он понял, что все известные ему раньше виды физических пыток были пустяком по сравнению с агонией теперешней – наблюдать, как любимая женщина, которая носит его ребенка, округляется и хорошеет, и не иметь возможности прикоснуться к ней.

Ну то есть это не совсем правда: иногда ему удавалось украсть поцелуй, но только после мучительного и точного планирования и коварных ухищрений в сочетании с непомерными выплесками легендарного обаяния Пенхэллоу. Впрочем, оно того стоило, хотя эти поцелуи и заставляли его пылать еще жарче.

С учетом всего этого занятия с Филиппом, все эти спряжения и сложения казались ему малой ценой. Он ринулся в них весьма беспорядочно, в течение часа успевая перескочить от истории Шотландии к китайскому абаку, и постепенно понял, что ему это нравится. И даже очень. Он то и дело замечал в мальчике какие-то новые черты Лилибет, выражения и привычки, от которых в изумленном восторге останавливалось сердце, и в конце концов ему стало казаться, что время, проведенное на ковре в библиотеке с учебниками и грифельной доской, невероятным образом стало следующим по удовольствию после времени, проведенного в постели с Лилибет.

Впрочем, на это он пока и надеяться не мог.

– А где мы будем это смотреть? – спросил Филипп, окидывая взглядом заставленные книгами стены.

– Думаю, здесь должны быть какие-нибудь хозяйственные книги по имению, – ответил Роланд, поднялся с ковра и подошел к ближайшей полке. – Уоллингфорд хранит такие в библиотеке – начиная с самого первого герцога! Только пыль собирают. Акты дарения на землю, доходы, приданое и прочая чушь. Как взгляну, так чертовски радуюсь, что я не наследник.

– Понимаю, – уныло вздохнул Филипп.

Роланд посмотрел на него.

– Выше нос, старина! – воскликнул он. – Не так уж плохо быть графом. Настоящий титул, знаешь ли, а не игрушечный, как у меня.

– Игрушечный титул?

– Ну я же не владелец чего-то там, правильно? – Роланд вчитывался в потускневшие золотые буквы на кожаных корешках. Итальянская история, итальянский алфавит. Где же у них могут храниться хозяйственные книги? Здесь или в другом месте? Он практически ничего не знал об этом Россети, владельце замка. – Я всего лишь лорд Роланд Никакой.

– Правда? – Филипп помолчал, переваривая новость. – Значит, если мама выйдет за вас замуж, она будет леди Никакая?

Палец Роланда замер на переплете книги о Макиавелли.

– Нет, – медленно ответил он. – Она будет леди Роланд. Леди Роланд Пенхэллоу.

– О. Ну это ерунда какая-то. А что станет с ее настоящим именем?

Палец Роланда возобновил свое путешествие по кожаным корешкам.

– Ну, ты будешь по-прежнему называть ее мама, а друзья – Элизабет.

– А вы?

– Я буду звать ее «Лилибет». Или «дорогая», или «милая». Всеми этими нудными прозвищами, которыми мужья обязаны называть жен.

– Мой отец ее так не называет. А ребеночек у нее в животе?

Роланд резко повернулся.

– Откуда ты об этом знаешь?

Филипп поднял на него хладнокровный взгляд.

– Вчера вечером я ее спросил, почему она так растолстела. А она сказала, что у нее в животе ребеночек, но я не должен… – Его рука взметнулась вверх и захлопнула рот.

– Вот именно. Смотри, чтобы не проболтаться кому-нибудь еще, молодой человек. – Роланд запустил пальцы в волосы. – Твоя мама хочет пока сохранить это в секрете.

Филипп прищурился.

– А тогда вы откуда знаете?

Роланд перешел к следующей полке, быстро соображая.

– Ну, она же должна была сказать кому-нибудь, правда? Чтобы позвали доктора и все такое. Не такое уж это простое дело – ребеночек.

– О. – Филипп молча направился к нему, упорно разглядывая истертый ковер под ногами.

– Давай посмотрим здесь, – предложил Роланд. – Эти книги кажутся мне более многообещающими. Здесь, наверное, и гроссбухи стоят. – Он взглянул на мальчика. – С тобой все в порядке?

– Дядя Роланд, – очень тихо начал Филипп. – Мой папа умер?

Роланд вздрогнул.

– Умер? Нет! Нет, Филипп. Боже милостивый, нет! Жив и здоров. Просто… ну, просто он очень занят. У графов полно всяких обязанностей.

Филипп в упор посмотрел на него круглыми, полными сомнения глазами.

– Вы уверены?

– Совершенно уверен.

– Он болен?

– Нет, не болен. – Вот к этому он был вовсе не готов. И представления не имел, что именно говорила мальчику про отца Лилибет, не знал, как поддержать ее слова. Филипп продолжал рассматривать его своими неестественно мудрыми глазами, словно видел Роланда насквозь и отлично знал, что скрывается за его трескучими речами. – Наверное, ты очень сильно по нему скучаешь, – сказал он наконец, присев на корточки и посмотрев Филиппу в глаза.

– Да. – Как-то очень неуверенно. Судя по всему, Филиппу хотелось сказать что-то еще.

– Да, но?..

– Ну, я не так уж часто с ним виделся. А когда виделся, он всегда на меня сердился.

Филипп вывалил это торопливым шепотом, а потом резко замолчал, будто захлопнулись ворота шлюза.

– Он не сердился на тебя, Филипп. Я уверен, он очень сильно тебя любит. – Роланд крепко сжал кулак, мечтая, чтобы Сомертон прямо сейчас оказался здесь и он мог задать ему хорошую трепку. Другой рукой он ласково погладил худенькое плечико Филиппа. – Ты славный малый. Любой отец гордился бы тобой.

Филипп пожал плечами.

– Смотри-ка сюда. – Роланд в последний раз похлопал мальчика по плечу и поднялся. – Кажется, мы нашли то, что надо. Выглядит довольно старой. Похоже на гроссбух. – Он вытащил с полки широкий тонкий томик. – Я не очень хорошо знаю итальянский, но тут и латынь есть. Давай глянем.

Он перенес книгу на просторный стол у окна (сразу представив себе принцев Медичи, разворачивающих на обшарпанной столешнице карты завоеваний) и открыл в середине.

– Счета, понятно. Боже мой, она ужасно старая! Только посмотри, Филипп: третье ноября 1597 года. Даже метод двойной бухгалтерии. Вот уж не думал, что в те времена такое существовало.