— Хорошо, — сказал он. — Вы нам поможете?

— Помогу, но, племянник, буду с тобой честен. Операция нам предстоит рискованная, мало времени на подготовку, никаких гарантий. Понимаешь?

— Нет, — честно признался Макс.

— Вы с Лизаветой будете наживкой, — тихо, но твердо сказал дядя Федя.

Холодок трансформировался в ледяной панцирь, сковал тело ужасом.

— Насколько это опасно? — спросил Макс севшим голосом.

— У меня работают настоящие спецы, — дядя Федя ушел от прямого ответа. — Если ты согласишься, то завтра в реабилитационном центре с тобой свяжется наш человек, закрепит на тебе передатчик. За твоей машиной, скорее всего, будут следить, поэтому моим ребятам нельзя светиться. Тебя будут вести на расстоянии, чтобы не привлекать внимания.

— На каком расстоянии? — Во рту пересохло, язык стал жестким, как наждачная бумага, невыносимо захотелось пить.

— Достаточном, чтобы никто не заподозрил слежки. В пересчете на время это получится минимум десять, максимум пятнадцать минут. Именно столько вы будете без прикрытия. Тебе придется потянуть время до того момента, когда подтянется спецназ.

— А как я узнаю, что спецназ уже подтянулся?

— Узнаешь, — пообещал дядя Федя, — начало штурма невозможно не заметить.

— А если нас убьют за эти десять-пятнадцать минут? — Макс не мог больше терпеть, открыл холодную воду, сделал жадный глоток прямо из-под крана.

— Постарайся, чтобы не убили. Тяни время, торгуйся. К сожалению, мы не сможем передать вам оружие, вас все равно обыщут.

«Конечно, нас обыщут, — подумал Макс отстраненно, — сначала обыщут, а потом прикончат. А под занавес нагрянет спецназ и расстреляет всех «плохишей». Только нам от этого уже будет ни тепло ни холодно».

— Максим, поверь моему опыту, заложников никогда не убивают сразу. Тем более что, судя по твоему рассказу, человек, который тебе звонил, любит кураж. Вот и пусть покуражится, а ты постарайся ему подыграть. И вот еще что: Лизавете ничего не говори! Не знаю, какой из нее конспиратор. Если плохой, то она может все испортить. Пусть лучше думает, что ты подонок. Чем сильнее будет ее испуг и разочарование, тем больше у вас появится шансов.

Макс молча кивнул, словно собеседник мог его видеть.

— Когда утром с тобой свяжутся, потребуй, чтобы они дали тебе поговорить с Анютой, убедись, что с ней все хорошо. Родителям ничего не рассказывал?

— Сказал, что Анюта у меня свой мобильник забыла и теперь недоступна, что я его верну только завтра, ближе к вечеру.

— Вот и молодец, — одобрил дядя Федя. — У матери сердце слабое, нечего ее расстраивать. А к вечеру, даст бог, все уже образуется. Ну все, Максим, ложись спать. Завтра нам предстоит тяжелый день… — В трубке послышались гудки отбоя.

Несколько минут Макс в растерянности стоял посреди кухни, потом взял с мойки ярко-розовую губку, принялся мыть плиту. В голове было пусто, ни одной здравой мысли…

Макс провалился в сон почти сразу, как только голова коснулась подушки. Думал, не уснет ни за что, но вот уснул.

Наверное, ему что-то снилось, что-то не слишком приятное, потому что проснулся он от собственного крика. Простыня и наволочка были мокрыми от пота, одеяло валялось на полу. Вот он и начался, очень тяжелый день. С мокрых простыней, страха и гулкой пустоты в том месте, где должно находиться сердце.

Макс подумал, что в данной ситуации страх не самый лучший помощник, и решил разозлиться. Не сразу, но у него получилось. Проще всего было злиться на Лизавету: за ее невезучесть, за тихую покорность судьбе, за затравленно-виноватый взгляд и уродливый рубец на шее. Почему-то именно рубец раздражал его особенно сильно…

Лиза чувствовала злость Макса, старалась не попадаться на глаза, пряталась в своей комнате. А он сидел на диване перед работающим телевизором, прислушивался к пустоте в своем сердце, ждал звонка от похитителей. Ему так и не позвонили, и к злости прибавилась паника. Анюта провела целую ночь в компании этих ублюдков и недочеловеков! Как она? И… есть ли вообще она?! Последнюю мысль Легостаев гнал поганой метлой, но она все равно возвращалась…

К моменту, когда нужно было собираться в реабилитационный центр, эта жуткая мысль вымотала Макса окончательно, лишила последних остатков самообладания. Лизавета нерешительно топталась в прихожей, рубец на ее шее выглядел как уродливое, небрежно сработанное ожерелье. Смотреть на это безобразие не было никаких сил.

Его шейный платок не придал Лизавете элегантности, зато скрыл рубец от посторонних глаз.

Она нервничала. Это было заметно по ее чуть подрагивающим губам, по отрешенному взгляду и влажным ладошкам. В какой-то момент Максу показалось, что она все знает, но, немного поразмыслив, он решил, что это все последствия вчерашнего стресса и страх перед неизвестностью.

Как сильно Лизавета боится, он понял на улице, по тому, как она настороженно оглядывалась по сторонам, втягивала голову в плечи и не хотела подходить к машине. Бедная Лиза, она все еще думала, что на нее продолжается охота! Ей было невдомек, что правила игры изменились и теперь ее гонят прямиком в расставленные сети. А загонщик — он, Макс Легостаев…

Наверное, за ними следили. Даже наверняка следили. Несколько неприметных иномарок ехали за «Маздой» до самого реабилитационного центра. Может, это и совпадение, но он сильно сомневался…

Человек дяди Феди позвонил в половине первого, предложил встретиться через минуту в мужском туалете. Спецагентом оказалась уборщица, щуплая, неприметная женщина в синем халате и косынке. Она торопливо подошла к Максу, пробежалась руками по его костюму, сказала устало:

— Все в порядке.

Он не успел опомниться, как «уборщица» подхватила ведро и швабру и вышла. Несколько мгновений Макс провел в растерянности, а потом открыл кран с холодной водой.

Он как раз сушил руки, когда в туалет вошел высокий парень в кожаной куртке. Парень не выглядел подозрительно, обычный молодой человек, но сердце неприятно екнуло. Похоже, день сегодня такой: Лизавете повсюду мерещатся наемные убийцы, а ему — слежка…

Профессор Полянский Макса откровенно разочаровал. Начать хотя бы с того, что у этого так называемого светила внешность была совсем не профессорская. Он скорее походил на героя светских хроник или спортсмена, чем на всеми уважаемого доктора. И вообще, разве бывают такие молодые профессора? Полянскому на вид лет тридцать — тридцать пять, младенческий возраст для мужчины. Может, это какая-то ловко организованная афера?

В некомпетентности профессора Макс окончательно убедился, когда тот не нашел у Лизы никаких отклонений. Ничего себе — никакой органической патологии! А что же она тогда молчит как рыба?! Еще и психотерапию какую-то приплел, про стрессы говорил… Лизавету вчера чуть не задушили — чем тебе не стресс?! А она почему-то так и не заговорила. Шарлатанство! Выброшенные на ветер деньги, потерянное время, а главное — убитые надежды. Ничего, он поищет Лизавете другого профессора, более компетентного!