— Я уж было решил, что вы ждете новой мировой войны, — солгал Стенхэм.

— Это меня меньше всего беспокоит. Когда это начнется, ничего не поделаешь. Нельзя же бродить, как лунатик, думая только о Судном Дне. Это просто глупо. У каждого в своей жизни уже был свой Судный День и еще предстоит. В этом смысле ничего не меняется.

Маленький официант-алжирец, когда-то работавший помощником бармена, подошел к ним.

— Vous prenez quelque chose, Monsieur Stenhamme?[94]— спросил он.

— Что вам заказать? Кофе? — обратился Стенхэм к мадам Вейрон.

Она пожала плечами.

— Да, пожалуй. Хотя после кофе я весь день буду дерганая, но это не важно.

— Или выпейте что-нибудь.

— Куантро, шартрез, мятный ликер, крем де какао, гран марнье, виски, бенедиктин, арманьяк, джин, банания, Кюрасао, — певучей скороговоркой произнес официант.

— Да остановите же его! — почти закричала мадам Вейрон. — Сейчас он предложит еще пльзенского пива. Кажется, вы упомянули о кофе. На нем и остановимся.

— Deux cafés[95].

Мадам Вейрон закурила сигарету.

— До замужества я какое-то время работала в Париже, в Юнеско. Так, вроде секретарши, ничего серьезного. Но я ко всему приглядывалась и стала многим интересоваться. Не скажу, чтобы меня так уж заворожила политика, но теперь я знаю, что она действительно существует.

(Еще один осторожный намек на то, что происходит, подумал он.)

— А до этого что вас интересовало?

Она рассмеялась.

— Боюсь, очень немногое. Танцы, свидания, художественная школа, даже драматический кружок.

Она помолчала. Терраса полностью обезлюдела, было слышно только прерывистое воробьиное чириканье, долетавшее из нижнего сада, и бойкое щелканье пишущей машинки в конторке портье на другом конце террасы.

Стенхэм был недоволен собой; ему казалось, что он все испортил, привнес излишнюю сумятицу. Он так и не узнал того, что ему было нужно; быть может, вопрос был поставлен неверно. Не главный вопрос, который в любом случае не имело смысла задавать, поскольку ответ на него должен был прозвучать добровольно, а самый первый, общий, приблизительный, который помог бы ему продвинуться. Но это опять-таки мог быть не один вопрос, а несколько. Почему ее так интересует Марокко? Что она рассчитывала здесь увидеть? Что она делала здесь совсем одна, когда большинство отказывается приезжать даже с большими группами? Почему она ничего не боялась, где успела побывать, как долго она уже здесь? Чутье подсказывало ему, что допрос с пристрастием неуместен на первых порах и, если он начнет сейчас задавать вопросы, она не обидится, ни словом, ни жестом не выдаст, что это ее хоть как-то задело, а просто молча исчезнет и затем сделает все возможное, чтобы они никогда больше не встретились. Такого поворота событий он определенно не хотел.

— Не знаю, что вы успели повидать в Марокко, — сказал он, — но вряд ли что-нибудь такое, что могло бы идти в сравнение с этим великим городом.

— Да, конечно. Вы совершенно правы. Поэтому я и решила здесь задержаться. Сначала хотела пробыть день, не больше. Представляете? Я решила, что даже если пропущу из-за этого что-нибудь другое, то оно того стоит, главное — получше узнать Фес. Вот только сил у меня маловато. Не могу целый день проводить на ногах.

— Мне о многом хотелось бы вас порасспросить, — непроизвольно вырвалось у Стенхэма — так, что он даже немного сконфузился из-за того, что не мог совладать с собой. (Но, возможно, это был правильный путь к близости — нейтральный подход. Разве до сих пор все не выглядело вполне естественно? А ведь главное, чего он хотел, и была близость, возможность узнать ее до конца.) — Есть вопросы, на которые мои английские друзья вряд ли дадут внятный ответ.

Выражение лица мадам Вейрон не изменилось.

— О чем же вы хотели меня расспросить? — сказала она.

— О том, как вы… как мы реагируем на это место. Что оно значит для вас и для меня. Это довольно важно, вам не кажется? Я имею в виду — что мы видим в нем, почему любим, что в нас откликается на этот город? А может, у вас этот отклик совсем не такой, как у меня?

— О нет, я люблю Фес! Действительно люблю! — протестующе воскликнула мадам Вейрон.

Это был не тот ответ, которого ожидал Стенхэм, и он даже мельком подумал, уж не просто ли она хорошенькая американская туристка, а он насочинял Бог весть что вокруг пустяковой встречи. Надо выждать, сказал он себе; она никогда не позволит ему переступить черту, которую провела между ними. Дело было вовсе не в том, чтобы установить, кто она такая на самом деле, а скорее, притвориться, что он знает это, и сделать так, чтобы ей самой захотелось подтвердить или опровергнуть его предположения. У нее ни за что не должно возникнуть чувства, что затеянный им разговор — попытка загнать ее в ловушку. Потом, если повезет, в какой-нибудь непредвиденный момент ему, быть может, представится случай заглянуть в ее мысли и узнать то, что его так интригует. Забудь обо всем, сказал он себе. Жаркий ясный день словно манил, суля восхитительные возможности.

— Просто стыд сидеть здесь в такую погоду, — сказал Стенхэм.

Мадам Вейрон удивленно взглянула на него.

— Вам здесь не нравится? А по-моему, замечательно.

— Как вы смотрите на то, чтобы нанять коляску с двумя старыми клячами и прокатиться по всей медине? Это прекрасное путешествие, если вы только не боитесь солнца.

— Солнце я как раз люблю, — ответила она.

— Только не забудьте надеть что-нибудь на голову, — напомнил Стенхэм; он почувствовал, что, если инициатива будет исходить от него, уговорить мадам Вейрон будет проще.

— Когда двигаешься, это не так страшно. А вот лежать пластом на пляже — роковая ошибка. В любом случае у меня есть огромный носовой платок, который можно повязать на голову. Вот только…

— А, вы хотели взглянуть на комнаты, ну конечно. Можно заняться этим прямо сейчас. А потом, если у вас еще не пропадет желание, вызовем такси.

— Мне показалось, вы говорили о коляске.

— Да, верно. Но ближайшее место, где ее можно нанять, — Баб Бу-Джелуд. Так что сюда они доберутся только часа через полтора, не раньше. Впрочем, кто знает, может, и скорее, — быстро добавил он, опасаясь, что мадам Вейрон справедливо заподозрит, что вся поездка займет уйму времени. — Сначала надо передать записку вознице и так далее. А вы ведь сами знаете, как медленно они все делают. Пожалуй, лучше всего доехать на машине до Бу-Джелуда и взять там коляску.

— Что ж, вот и чудесно. Но вы, наверное, уже тысячу раз так катались?

— Вы преувеличиваете. Кроме того, я никогда не ездил вместе с вами, это точно.