— Ты тоже не та, за кого выдаешь себя.

— Верно. Выходит, и у них могли быть тайны.

— Вполне возможно. — Брум опустил взгляд и сделал несколько глубоких вдохов.

— Детектив!

Брум оторвался от созерцания кончиков своих ботинок.

— Мы уже опросили всех соседей Гарри. — Он замолчал.

— И?…

— В это время открытыми оставались только две конторы — по приему судебных закладов на втором этаже и аудиторская на третьем. — Брум перехватил взгляд Меган. — Никто из их клиентов не подпадает под твое описание.

— Точно?

— Точно. Отсюда напрашивается вопрос: что делала эта парочка в доме, где располагаются лишь одни учреждения, да еще в такой час?

Оба замолчали. Брум осмотрелся, останавливая взгляд попеременно на сводчатых потолках, персид-ских коврах, старинных полотнах.

— Недурно живешь, — заметил он.

Меган промолчала.

— Слушай, как тебе это удалось?

Понятно, он хотел спросить: «Как тебе удалось уйти от прежней жизни?»

— Вам, наверное, кажется, это два совершенно разных мира.

— Именно так мне и кажется.

Он заблуждается, но в объяснения Меган пускаться не хотелось. Она давно усвоила главное различие между теми, кто имеет, и теми, кто не имеет, — удача и семья. И чем ты удачливее, чем больше дверей перед тобой открывается благодаря тому, что ты родился в правильной семье, тем настоятельнее приходится убеждать других, что всем, чего добился, ты обязан собственному уму и неустанной работе. Все в конечном итоге упирается в ложную самооценку.

— Ну и что дальше? — спросила она.

— Для начала нам придется поехать в участок и составить словесный портрет этих двух. Попробуем узнать, что они за птицы. Ну и конечно, ты должна быть откровенна со мной.

— Я и так откровенна.

— Нет. Все упирается в одного и того же человека. И мы оба это знаем.

Меган промолчала.

— Его зовут Стюарт Грин. Ты сказала, кто-то недавно видел его.

— Я сказала: возможно, видел.

— Не важно. Мне надо знать, кто это был.

— Но я обещала не называть имени.

— А я обещал не давить на тебя. Но Гарри мертв. Карлтон Флинн исчез. Ты вернулась в город. Кто-то вроде бы заметил Стюарта Грина. И кто бы это ни был и что бы ни произошло или ни происходит с этими людьми, все взаимосвязано. Больше тебе не исчезнуть. Не запереться в четырех стенах своего роскошного дома. Как ты сама только что фактически признала, два эти мира не так уж сильно разделены.

Меган молчала, переваривая услышанное. Не хотелось бы промахнулся. Впрочем, видимо, главное она поняла. Стюарт Грин — подозреваемый. И Брум должен сделать все, чтобы найти этого человека.

— Меган?

Она посмотрела на детектива.

— Тут ведь и другие замешаны.

— О чем это вы? — Меган в очередной раз похолодела от страха.

— Каждый год на Марди-Гра кто-то исчезает. Или умирает.

— Не понимаю.

— Поговорим об этом в машине. А заодно ты скажешь мне, кто именно видел Стюарта Грина.

Сидя в «Слабом сигнале», Рэй Левин прокручивал в голове события последних нескольких часов. Под покровом темноты, нависшей над «Слонихой», он смотрел, как единственная женщина, которую он в своей жизни по-настоящему любил, садилась в машину и отъезжала. Он не пошевелился. Не окликнул ее. Просто позволил уехать, не говоря ни слова, глазом не моргнув, уйти из его жизни. Во второй раз.

Когда автомобиль Кэсси исчез за углом, он еще целую минуту смотрел в том направлении, куда она уехала. В глубине души он надеялся, что Кэсси опомнится, развернется, поедет назад, распахнет дверцу машины и бросится к нему. А он, Рэй, под пристальным взглядом «Слонихи Люси» заключит ее в объятия, прижмет к себе, разрыдается и больше никогда от себя не отпустит.

Прямо-таки любовная пастораль.

Ничего подобного, разумеется, не произошло. Любовь всей его жизни исчезла — вновь, — а в подобных случаях мужчина, которому и без того плохо, опускается еще ниже, что ему остается?

Только одно — напиться.

Едва войдя в бар, Фестер настороженно и даже с некоторой опаской посмотрел на Рэя, хотя, казалось, этот крупный мужчина никого и ничего не боялся, и шагнул к нему.

— Эй, ты как, все в порядке?

— Ты что, не видишь у меня рюмку в руке? Вот тебе и ответ.

— Как это? — растерялся Фестер.

— Нет, не все в порядке. Но если ты пошевелишь своей жирной задницей и дашь мне спокойно выпить, все придет в норму.

— Ах вон оно что. Ясно! — Фестер отступил чуть вправо.

Рэй рывком подвинул к себе табурет и знаком велел бармену налить чего-нибудь, да поживее. Фестер сел рядом. Несколько минут он молчал, давая Рэю возможность прийти в себя. Странно, но в какой-то момент Фестер стал его лучшим, да, по существу, един-ственным другом, однако в данный момент это вряд ли имело какое-либо значение. В данный момент в сознании его была только прекрасная женщина, ее лицо, запах сирени и любви, это странное ощущение, когда их взгляды встретились, и избавиться от видения можно было лишь единственным способом — утопить его на дне бутылки.

Рэй буквально жаждал вырубиться, благо, он знал, как это делается.

Бармен налил раз, другой, а затем, пожав плечами, оставил на стойке бутылку. Рэй припал к горлышку, чувствуя, как начинает жечь в горле. Фестер последовал его примеру. Не сразу, но члены онемели. Рэю это было по душе, он жаждал этого оцепенения, старался облегчить путь к забвению.

— Я вспомнил ее, — сказал Фестер.

Рэй лениво покосился на друга.

— Как только вошла, сразу что-то знакомое почудилось. Она ведь в «Ла Крем» когда-то выступала, верно?

Рэй не ответил. В прежние времена Фестер любил шататься по клубам. Они с Рэем были знакомы, притом неплохо. Фестер знал, когда следует нанести удар и, что еще важнее, когда отступить. Девушки чувствовали себя с ним в безопасности. Да и не только девушки, Рэй тоже.

— Хреново тебе, понимаю, — сочувственно сказал Фестер.

— Да уж. — Рэй сделал еще один большой глоток.

— Так что ей понадобилось?

— Слушай, Фестер, давай лучше оставим эту те-му, а?

— Тебе же легче будет.

Всякий нынче считает себя доктором Филом.[5]