Торопилась я не зря — едва прильнула к потайному глазку, как дверь берлоги распахнулась, вспыхнул свет и на пороге нарисовался Датс. Только вот в руках у него не было ни учебников, ни кота. Этот почтальон Печкин местного разлива опять притаранил коробку — большую, тяжёлую и зачем-то накрытую тряпкой. Бахнув ношу прямо посреди ковра, который я накануне усердно распахивала коленями, парень утопал обратно в коридор, оставив лампы гореть. Не было его минут десять, и я успела нервно сгрызть пару баранок, гадая, что прислали Карвилу на сей раз. А когда дверь снова открылась…

Когда она открылась, мне стали безразличны все посылки на свете. А всё потому, что я увидела его — моего маленького беззащитного пушистика. Филька упирался всеми лапами и шипел, но что он мог противопоставить здоровенному лосю, который самым варварским образам тащил котика за собой на поводке. И это даже не шлейка была, а самая натуральная верёвка, затянутая на кошачьей шейке. Я от шока даже дышать на миг перестала. А белобрысое чудовище проволокло Фильку по ковру к принесённой ранее коробке и сдернуло с неё чехол.

Моим округлившимся от ужаса глазам предстала металлическая клетка, в которую Датс буквально зашвырнул Филечку. Но этого живодёру показалось мало — он ещё и примотал удавку к верхним прутьям, так что бедный котик даже лечь не мог. После чего захлопнул дверцу, провернул ключ в замке, пихнул его в карман и недовольно уставился на поцарапанные руки.

— У-у-у, чудовище, — пнув клетку ногой, протянул он. — Снять бы с тебя шкуру! Ну да ничего — вот поймаем твою хозяйку, тогда я себе варежки и сделаю. А пока посидишь тут! — Датс наклонился, подёргал задвижку, довольно хмыкнул и зашагал к двери. — Делать мне больше нечего, как какую-то блохастую зверюгу караулить, — добавил он, похлопал себя по бедру и вышел.

Оставив лежать у порога маленький серебристый ключик, выскользнувший из-под его штанины — наверное, в кармане была дырка. Свет погас, зато стальные прутья кошачьей тюрьмы засветились в темноте, словно обмазанные фосфором.

— Мяу! — на грани слышимости заплакал Филька. — Мяу!

И всё, мои нервы не выдержали!

Вскочив на ноги, я судорожно глотнула воздуха и практически вприпрыжку помчалась к ближайшему выходу из потайного хода, на бегу сооружая юбку из пледа. А достигнув цели, замерла, пытаясь уловить сквозь толщу стен какие-либо звуки, но снаружи царила абсолютная тишина — или мне очень хотелось, чтобы это было так?

В общем, я всё-таки рискнула — нажала на рычаг и, просочившись в коридор, огляделась, чтобы облегчённо выдохнуть. Путь был чист! От жертвы студенческого произвола в лице Фильки отделяло лишь несколько десятков шагов и приметная дверь с отпечатками лап и нарисованными потёками крови.

— Ну, держитесь! — зло процедила я, точно зная, что эта выходка обитателям фэнтезийного мира ещё аукнется.

Ещё не придумала как, но устрою такую месть, что всё предыдущее покажется цветочками. Я их! Я им! Да я их всех в порошок сотру!

Тихо рыкнув, помчалась туда, к Фильке. Толкнула створку, ввалилась в карвиловскую берлогу и, невзирая на то, что отлично помнила про «автоматический свет», вздрогнула, когда светильники зажглись. А ещё почувствовала, как сердце сжалось и совершило болезненное сальто — просто здесь, вблизи, Филенка выглядел совсем несчастным…

— Мяу, — жалобно сказал мой усато-полосатый питомец.

— Сейчас, малыш, — выдохнула я, подбирая с пола ключ. — Потерпи.

Подлетела к клетке, грохнулась на колени, а потом не удержалась и просунула руку сквозь прутья, чтобы приласкать и успокоить перепуганного кота. Я всего лишь коснулась пушистой шёрстки, буквально кончиками пальцев, но Филька… он словно потускнел и пошёл рябью. Я изумлённо вытаращилась, а Филимон издал новый жалобный мяв и начал таять, будто и не было тут никого.

Сердце снова сжалось и опять совершило кульбит, а меня с головой накрыла паника. Убили! Наложили на моего котика какое-то заклинание, от которого он превратился в клочок тумана!

Или Фильку сейчас куда-то телепортирует? Переносит из-за того, что я вмешалась и нарушила какой-нибудь магический контур? Или…

Мысль о том, что кот не настоящий и вся эта инсталляция с клеткой лишь иллюзия, пришла слишком поздно. Впрочем, даже догадайся я раньше, это бы не изменило ничего. Застигнутая врасплох, я подняла глаза, и…

Осторожно, двери закрываются, следующая станция попадос полный!

Карвил! Не туманный, а очень даже материальный, причём с сонным Филимоном в одной руке, лично прикрыл не закрытую мною дверь берлоги, а потом столь же спокойно провернул барашек замка.

Щёлкнуло. То есть дверь перешла из состояния «закрыто» в совсем уж устрашающее «заперто».

— Но ведь замок не работает, — пискнула я.

— Теперь работает, — отозвался мишка флегматично. — Ради такого случая я его починил.

Какого «такого»? — хотела спросить, но… язык не повернулся. Я нервно сглотнула, а хозяин берлоги окинул меня придирчивым взглядом, отдельно остановившись на лице, и неожиданно улыбнулся. Лишь уголками губ, но всё-таки.

— Ну, здравствуй, Мариэлла. Как жизнь?

— Как… — выдохнула растерянно. — До недавнего времени была хорошо.

Все знают полярного лиса? Так вот, полярный медведь — это хуже! Карвил резко растерял всю свою флегматичность и оскалился так, что захотелось упасть и вжаться в пол!

И я бы точно упала, но в последний момент отвлеклась на странное ощущение в руке и перевела взгляд на клетку. В отличие от мнимого Фильки, клетка не таяла — она ожила, а теперь стремительно сжималась вокруг моего запястья, одновременно трансформируясь в тонкую стальную полоску, испещрённую какими-то символами.

Раньше, чем успела мяукнуть, запястье оказалось практически в тисках.

— Это что? — взвизгнула я, безуспешно пытаясь стянуть с руки мерзкую штуку.

— Поисковый браслет.

Сказано было так, что у меня задрожали не только коленки, но и те части тела, которые к дрожанию вообще не пригодны. А самое мерзкое — мой Филимон в этот миг спокойненько дремал на руках у мишки и даже не думал меня защищать.

Вот это кошачье вероломство и отрезвило — заставило сжать волю в кулак, подняться с пола и выпрямиться. Потом выдохнуть и ступить на тропу переговоров:

— Карвил, если ты насчёт моего разговора с твоей бабушкой, то я всё объясню.

Оборотень хмыкнул и расплылся в новой улыбке — коварной! И сказал:

— А не надо ничего объяснять.

Не надо? То есть переговоры отменяются? Но…

Нет! На такое я была не согласна — в смысле, сдаваться не собиралась! Ведь разговор — это как минимум время, а как максимум — шанс заговорить зубы и всё-таки свалить.

— А… а что ты тут вообще делаешь? — выдохнула, совладав с эмоциями. — Вы же все на практике.

Прежде чем ответить, мишка окинул новым придирчивым взглядом, задержавшись уже не только на лице, но и на голубой шёлковой рубашке…