Ей удалось обменять билет — ближайший самолет на Санкт-Петербург должен был улететь через три с половиной часа. «Хорошо еще, что он вообще летит так скоро, а не, к примеру, вечером», — удовлетворенно подумала Самсут. И вдруг с холодеющим сердцем увидела, что по залу твердой и неслышной походкой хищников, заприметивших свою жертву, прямо в ее сторону направляются двое полицейских.

Странное дело, но за дни, проведенные в Пафосе, Самсут даже успела полюбить это синее племя, так разительно отличавшееся от его представителей у нее на родине. Кипрские полисмены были приветливы, вежливы, доброжелательны и — что, пожалуй, больше всего поразило Самсут — даже вполне сексапильны. В жизни своей она не видела в Петербурге ни одного сексуально привлекательного представителя милиции. А вот на Кипре они были как на подбор, все хороши.

И вот сейчас к стойке багажного отделения приближались два длинноногих, спортивных, красивых парня, весело переговаривавшихся друг с другом и поблескивавших черными глазами. Самсут судорожно сжала паспорт в руке и на какую-то сотую долю мгновения почувствовала то, что было спрятано глубоко в ее крови, то, что она никогда не могла до сих пор понять физически, читая о преследованиях армян, — ощущение обреченности. Правда, это длилось всего мгновение, столь короткое, что она даже не успела испугаться, и подошедшие полицейские застали ее еще с улыбкой на губах.

Один из них сунулся в бумагу, профессионально оглядел очередь и безошибочно приложил два пальца к фуражке именно перед Самсут.

— Гхоловина, — по-гречески оглушая букву «г», прочел он, — Самсут Матосовна?

— Я, — пролепетала Самсут по-русски.

— Sind Sie Deutsche?[13]— удивился, переходя на немецкий, полицейский.

— Нет-нет, я русская, — уже перешла на английский Самсут. — Я русская… то есть армянка, — неизвестно зачем испуганно добавила она.

Но полицейских такие подробности уже не интересовали.

— Вам необходимо пройти с нами, — сказал один из них, должно быть, старший, после чего оба твердо взяли ее под руки с обеих сторон и повели прочь от стойки.

Последним, что она увидела, был понимающе-осуждающий взгляд толстухи, в котором читалось: «Вот к чему всегда и приводит легкая беспринципная жизнь!».

Отделение полиции, всегда связывавшееся у Самсут с прокуренной заплеванной комнатой, с деревянными скамейками и хамоватыми физиономиями, совсем неожиданно оказалось уютной комнатой, уставленной вьющимися растениями, и даже с небольшой иконкой в углу рядом с трогательным кипрским флагом, напоминающим застигнутую в полете белку-летягу.

Ей учтиво предложили сесть и на плохом английском поставили в известность о том, что по заявлению администрации отеля «Афродита» она обвиняется в том, что скрылась из отеля, не оплатив проживания в течение трех суток.

«Господи, спасибо, что не в убийстве!» — мысленно воскликнула Самсут.

— Что вы можете сказать по поводу этого заявления? — так же вежливо и едва не улыбаясь, спросил полицейский.

— Я… это недоразумение… Я и не должна была платить за номер. Все расходы брал на себя организатор тура.

— У вас есть его координаты?

— Нет… — проговорила Самсут. Не могла же она продиктовать им мобильный телефон Льва, чтобы тот приехал за ней в участок.

— Но название фирмы вы сказать можете? Мы свяжемся с ними, их представитель подъедет, отрегулирует финансовый вопрос — и вы свободны.

Самсут молчала, глядя в пол.

Полицейские переглянулись.

— Вот что, миссис Гхоловина, — проговорил один из них. — Есть и другой вариант. Вы могли бы внести деньги, четыреста пятьдесят долларов, на счет отеля прямо здесь, в аэропорту, а уже дома предъявить этой вашей фирме квитанцию к оплате. В таком случае вы еще успеете на ваш рейс.

— Да-да, конечно, — вскинулась Самсут. Привычным жестом она повела левым плечом, на котором всегда носила свою сумочку, и… похолодела от ужаса. Сумочка осталась на вилле, и, соответственно, там же осталась и банковская карточка — подарок отца.

— Но у меня наличными осталось всего семьдесят долларов… — жалко пролепетала Самсут. — Понимаете, у меня есть деньги, честное слово. Но они на карточке. А карточку я потеряла.

— Вы обращались в банк с заявлением о пропаже?

— Еще нет.

— То есть у вас была кредитная карта. Какого банка?

— Не знаю. Там было написано VISA.

Полицейские удивленно покачали головами. Похоже, они ей не особо поверили.

— Что ж, в таком случае мы предлагаем вам проследовать обратно в отель и не покидать его до полного выяснения обстоятельств.

Самсут не отвечала.

— Вы поняли наше предложение? Вы с ним согласны?

— Да-да… то есть нет, я хочу советского посла!

Полицейские снова переглянулись.

— Вы хотите сказать, российского консула?

— Конечно!

— В таком случае мы вынуждены задержать вас до допроса следователем. Идемте.

И с теми же победными улыбками на загорелых лицах два полицейских распахнули перед ней одну из трех металлических дверей, выходивших в увитую растениями комнату.

Внутри было прохладно и достаточно светло. На откидной сверкающей кровати смутно белело одноразовое белье, и, только присев, Самсут вдруг почувствовала, как она устала, как хочет спать и как все-таки ноет от вынужденного прыжка со второго этажа тело.

Она легла, закинув руки за голову и глядя в синее небо за крошечным окном наверху.

«Вот и прокатилась к морю! И как я теперь расплачусь за этот чертов тур? А ведь придется платить, ведь после того, что случилось на вилле, эти гады не только не заплатят ни гроша, но и, пожалуй, взыщут все то, на что тратились, включая шампанское в „Европейской“… Как там говорила бабушка, долг — огненная рубашка? Но ведь огонь стихия очищающая… Стихия, стихия… Какие там стихи были про Пафос? „Не розу хиосскую, не розу пафосскую…“» — Тут мысли ее окончательно запутались, и Самсут сама не заметила, как заснула.

Санкт-Петербург, 15 июня, ночь

Ближе к полуночи к Габузову неожиданно пришла не шибко оригинальная, но все-таки идея — срочно лететь на Кипр. Но… как пришла, так и ушла. Потому как: виза — это время, и время немалое; виза — это деньги, и деньги тоже немалые. Вслед за этим ему вдруг вспомнилось давешнее желание обзавестись короткостволом. И поскольку сейчас оно уже не представлялось Сергею чем-то абсурдно-гипотетическим, он решил позвонить знакомому жестянщику Славе, давно предлагавшему приобрести габузовскую «копейку» на запчасти.

Слава, несмотря на заполночный звонок, предложению обрадовался, но, будучи человеком деловым, тут же принялся извлекать из сложившейся ситуации максимальную выгоду.