— Нянь, не дури, — попросил Горыныч.

— Не пугай нас, — поддержал его брат.

Она не слышала, словно находилась далеко-далеко, а может грезила с открытыми глазами.

— Зреют в саду яблочки, зреют крутобокие, — снова затянула Яга. — Прилетают птицы к ним, белые лебедушки. Белые лебедушки — девицы красавицы. Имена известны их каждому живущему, но не всякий встретит их, повезет счастливчику. Первая лебедушка, что зовется Сирином, плачет и печалится, слезы льет горючие. А вторая пташечка Алконост — красавица напевает весело, видит лишь хорошее. А на крьльях пташечки все роса хрустальная. Все роса хрустальная из воды живительной… — напевая, чародейка не сводила неподвижных глаз с Насти, но стоило Горынычу привычным уже движением задвинуть жену за спину, как ведьма умолкла.

— Чего?! — немного нервно спросил змей.

— Дура я, вот чего! Завистливая старая дура! — самокритично признала Яга. — Машку ругаю, Настю хаю, Васькой недовольна. Хотя насчет Васьки я и права кругом, но вот про вас, девки… Простите меня что ли, а?

— В семье всякое бывает, плюнуть и забыть, — моментально откликнулась Маша.

— Ага, — из-за мужниной спины хлюпнула Настя.

— Добрые вы, а я вот злая, — снова пустилась каяться ведьма. — Напустилась и не уймусь никак. Вот меня носом-то и торкнули. Да с размаху. Да в навоз.

— Ты можешь нормально объяснить нам, что произошло, — мягко попросил Аспид.

— Нянюшка, что тебе открылось?

— Настя наша — Алконост.

— Кто? — Горыныч сегодня бьл способен только на короткие реплики.

— Птица такая, — ласково, как маленькому растолковала змею Яга. — Вестница Доли. Посьлает богиня через нее хорошие вести, покрывает ее крылья живой водой. Поплачет Сирин, польет слезами яблоко, а Алконост водицей живой окропит, и станет то яблочко волшебным. Перебродивший сок таких яблочек великую силу имеет, может он мертвого воскресить.

— И ты серьезно думаешь?.. — голос Аспида прервался. Смерть брата все еще причиняла ему сильную боль.

Они с Полозом всегда бьли не разлей вода. Оба записные красавцы, оба немного не от мира сего. Их увлечения не годились для княжичей из царской семьи. Аспид интересовался архитектурой, Полоз был талантливым резчиком по камню. Братья даже завидовали практичному Горынычу, которому не приходилось ломать себя об колено, вникая в сложности управления государством. Нет, Аспид с Полозом не увиливали, честно постигая академические науки, но в душе хотели совсем иного. Старались на благо семьи, понимая свой долг, но искали отдохновение в других местах.

Для Полоза отдушиной стала невеста. Каменная с другими, рядом с ним она оживала. Розой цвела для него одного, путалась искоркой в черных ночных волосах, юркой ящеркой обнимала широкие плечи. Аспид жениться не торопился. К чему? Вокруг столько прекрасных, охочих до ласки женщин, только знай проворачивайся.

— Не родилась, видать, еще моя единственная, — всякий раз отвечал он на упреки близких. — Али живет слишком далеко. Искать надо, короче. А пока не найдется, придется в чужих объятиях утешаться, я чай не схимник.

— Нашел бы себе одну вдовушку поаппетитнее да потолковее, — вразумлял младшенького Горыныч, — и тихонечко бы с ней…

— Скучно, брат этак вот, — отказывался Аспид. — Муторно. И без того себе на горло наступаю.

— Вертопрах.

— Пусть так, — соглашался тот. — Вот доучусь, дождусь пока Полоз женится да и махну к варягам. Хоть погуляю в свое удовольствие, разомну косточки, пока в государственную лямку не впрягли. Тогда уж не отвертишься.

— Правильно, братишка, — поддерживал средний. — Бери пример с англов. Они хоть и зануды чопорные, но понятия имеют — отправляют молодых в путешествия дальние, чтоб они свет посмотрели да себя показали.

— Знаем мы их путешествия. Набеги это чистой воды. Да и сами англы — сплошь разбойники, тати, ушкуйники заморские.

— Варяги тоже не ромашки на драккарах нюхают, — поддразнивали старшего.

— Вы варягов не троньте, у нас с ними мир… — всякий раз горячился Горыныч, но на младших посматривал с любовью и гордостью.

А потом Полоз пропал, и жизнь раскололась на 'до' и 'после'. В далеком беззаботном солнечном 'до' остались радость и свет, а в гнусном беспросветном 'после' царили только горе, темнота, война и боль. Словно бы вся радость жизни была заключена исключительно в среднем из братьев змеев. Ведь с его исчезновением, гибель Полоза Аспид так и не смог принять, хоть гадания и показывали, что его давно нету в мире живых, все пошло наперекосяк.

Налаженная жизнь рушилась, погребая под своими осколками правящую семью и все Тридесятое царство. Судите сами. Не минуло и полугода со смерти Полоза, как встретил царь Кащей свою любовь, и началась война с царством Берендеевым.

Война, которую проиграли. Нет, Тридесятое царство осталось в своих границах, его земли не были разграблены и обескровлены, просто оно, враз лишившись своего владыки, его жены и их новорожденной дочки, осиротело.

А может и умерло… Словно сердце вырвали.

Старания Горыныча, Аспида и Яги всего лишь смоги затормозить немедленную кончину, растянуть ее во времени. И то хорошо, ведь оставалась надежда, на то, что их сил хватит на то, чтобы выручить Кащея, прежде чем станет слишком поздно. И все же каждый нечистик знал — не спасут царя, не будет жизни.

Двадцать долгих лет понадобилось на спасение Кащея, много всего успело случиться: нашлась пропавшая царевна, случайно оказавшаяся в чужом далеком мире, родились ее дети, снова началась война… Вот тогда-то и явился Полоз. Мертвый. Изломанный. Обугленный. Превращенный в умертвие и брошенный на битву с братьями. Как же тяжело им было, врагу такого не пожелаешь.

Только в тот момент Аспид и поверил… Не во время боя, после. Тогда, когда увидел поверженное тело брата. И радость от победы смешалась для него со слезами горя.

И вот теперь Яга так спокойно и буднично говорит о воскрешении Полоза. Как о самой простой вещи. Бред, дикий бред и надругательство над памятью павшего, над слезами…

— О чем ты задумался? — нежный голос жены отогнал темные тени прошлого, возвращая Аспида на старое капище.

— А то сама не знаешь? — поглядел он в любимые глаза.

— О брате? — догадалась она, безошибочно вычленяя главное. — Не веришь?

— Боюсь, — признался Аспид. — Страшно мне…

Они говорили негромко, но их голоса были хорошо слышны в торжественной тишине лесного святилища.

— Яга зря не скажет.

— Почем тебе знать?

— Я чувствую, — Маша смотрела без улыбки. — Она вообще ничего зря не говорит. Вспомни хоть нас, с первого же дня сватать взялась. Яга такая… И потом, она же вас любит всех. И вообще, нехорошо говорить о человеке, как будто его нет.