class="p1">— То на скотину накинулись, а уж теперь к ребятам подобрались.

— Что ж, ребят, что ль, теперь отбирать будете? — сказал сзади насмешливый голос.

Приезжие, занятые своими бумагами, ничего не ответили.

— Отбирать не отбирать, а теперь чего-нибудь жди.

— Списки составлять так… — сказал один из приезжих, взяв со стола лист бумаги и глядя на него.

Все замолчали, подобрались и тесной толпой подались вперед, как бы боясь пропустить объяснение.

— …До пятилетнего возраста отдельно, до семилетнего — отдельно. А остальных вовсе не надо. Поняли?

Все стояли молча.

— Впрочем, будем обходить по дворам и записывать на месте, а то нагородите черт знает чего, и не разберешься потом. Объявляю собрание закрытым.

— А позвольте спросить, на какой предмет необходимости это требуется? спросил лавочник, член сельского комитета.

— Для отобрания сведений на предмет обеспечения, статистики и педагогических целей, а там последуют дальнейшие распоряжения, — сказал человек с листом, не взглянув на лавочника, и стал собирать бумаги со стола, как собирает их судья, только что произнесший приговор, не подлежащий ни кассации, ни апелляции.

— Опять отобрание… Когда ж это кончится?..

— Можете идти. Ребятишек приготовить сейчас же.

Бабы, выскочив из школы, бросились по выгону к своей улице с таким ошалелым видом, что проезжавшие в телегах мужики, придержав лошадей, испуганно посмотрели вверх и по сторонам, как смотрят при звуке набата.

— Вот очумела и не знаю, куда его девать!.. — послышался бабий голос из одних сенец.

— Да, уж не знаешь, с какого бока укусит.

Не прошло пяти минут, как бабы со съехавшими с голов платками, сталкиваясь на бегу, бросались в избы, волокли что-то оттуда на задворки в руках и под мышками, как вытаскивают добро на пожаре. А из конопляников слышался сплошной вой и плач ребят.

— Идут!..

Бабы бросились из конопляников и, став у порогов изб, тяжело переводя дух, ждали комиссии.

Когда комиссия пришла, сопровождаемая лавочником, и, разложив в избе на столе листы, хотела записывать, оказалось, что этот двор бездетный. В следующих дворах тоже не было ни одного ребенка. Попадались, да и то изредка, только более крупные, лет двенадцати — тринадцати.

— Что же, у вас детей ни у кого нету?

— А когда рожать-то было?.. То война была, а то…

— А кто же это у тебя кричит?

— Это у соседки, батюшка…

— Черт знает что, во всей деревне ни у кого ребят нет, а откуда же это крик такой стоит?

— Может, с нижней слободы заползли, батюшка… Зашли в крайнюю избу, но в ней на пороге стояла испуганная молодая баба и только твердила:

— Он не годится, батюшка, совсем не годится… Ни рук, ни ног не подымает.

— Кто не годится? Куда не годится?.. Все равно, теперь болен, после поправится…

— Эти, брат, разбирать не будут, — сказал голос из толпы, молчаливо следовавшей за комиссией.

И только у Кузнечихи оказалось целых пять человек. Когда вошла комиссия, она, как сидела на полу, ища в голове у старшего, семилетнего, так и осталась.

— Накрыли… — негромко сказал кто-то.

Записали всех пятерых. Вместо матери возраст показывала молодая соседка, так как сама Кузнечиха не могла выговорить ни одного слова.

— А твои ребята куда делись? — спросил с недоумением лавочник у одной молодки.

Та метнула на него глазами и, показав кулак из-под полы, быстро проговорила:

— У меня не было. Это сестрины были…

— Черт знает что… — сказал лавочник, пожав плечами.

— Тут и мараться-то не из-за чего было, — проговорил приезжий, посмотрев в лист.

Когда комиссия ушла к лавочнику пить чай, в конопляниках опять пошла работа. Одни тащили обратно в избы люльки, другие растерянно бегали по конопляникам, а третьи кричали на них:

— Что по чужим конопям-то шаркаешь!..

— Малого потеряла, вот что!.. О господи батюшка, ведь вот тут около межи положила.

— В кучу надо было складывать, а то поныряли в разные места, теперь сами не найдут. Да конопей сколько, нечистые, потолкут.

— Вот чей-то ребеночек!.. — кричали в одной стороне.

Какая-нибудь баба бросалась туда, но сейчас же, махнув рукой, повертывалась обратно.

— Не мой, мой в красненьком колпачке.

— Расползлись все по конопям… Ну, беда чистая…

— Куда тебя нечистый завел?! У, дьяволенок!

— А ты что, вот нашлепаю, тогда будешь знать, — говорила другая, ведя за руку мальчишку лет трех, который, скривив рот и загнув к глазам руку, едва поспевал за ней.

И только владелицы грудных младенцев несли свой груз спокойно, изредка недовольно оглядываясь на метавшихся соседок.

— Не жизнь, а каторга: то скотину сгоняешь, то ребят прячешь; только и дела, — говорила молодка с грудным.

— У тебя-то что: схватила люльку под мышку и айда с ней. А вот пойди, повертись: двое на руках, двое за подол держатся да одного еще потеряла.

— Нет, все-таки ловко обернули. Это после скотской описи образовались. В пять минут.

— Это еще не сразу смекнули, а то бы…

Все были довольны. Только Кузнечиха сидела у водовозки на траве и голосила в голос: сколько ребят было, столько и записала, захватили с поличным. Около нее стояли в кружок и смотрели на нее.

— Другой раз будет остререгаться. А то нарожала целую кучу, думает, так и надо… Нет, брат, прошло время.

— Попала баба ни за что, — сказал кто-то.

— Но, сказать по совести, все-таки с ребятами не в пример легче, чем со скотиной. Эти хоть расползлись, не велика беда, а когда годовалого бычка, бывало, тащишь на веревке, а он тебя под зад двинет, аж глаза на лоб выскакивают.

— С ребятами много способней.

— Тогда все-таки много скотины побрали.

— Врасплох налетают, нешто сразу сообразишься.

На улице показался лавочник.

— Все, кто записал ребят, в субботу идите в город.

Все невольно оглянулись на Кузнечиху.

— А что там будет?..

— Обеспечение получать на семилеток, одёжу, обужу…

Некоторое время все молчали. Наконец кто-то раздраженно плюнул и сказал:

— Вот жизнь-то окаянная, ну, никак не угадаешь.

А Кузнечиху уж снова обступили и завидовали ей: «Одна из всей деревни не ошиблась».

1919

Крепкий народ

Эпоха 20-го года

Последние сто верст поезд шел целых трое суток. Пассажиров то выгоняли за дровами, то заставляли идти пешком на подъемах.

Народ был набит везде: на лавках, на полу, под лавками, в уборных, на площадках, на крышах.

В последнем вагоне сидел какой-то смешливый парень, который все время что-то рассказывал, а рядом с ним — человек, мучившийся желанием