— Да, — отвечает Мирон, я облегченно выдыхаю.

— Мирон, я уезжаю.

— Что? Куда? — в его голосе сразу появляются тревожные ноты.

— Лука засылает меня в какую-то Акуловку, — я прохожусь по квартире, хватаю сумку, вещи я так и не собрала. — Мирон, я боюсь.

— Это из-за тех бумаг, что он купил?

— Да. Он очень нервничает, убеждает меня, что все хорошо, но я же вижу… Постоянно где-то, а я тут одна, я и так с ума схожу, Мирон! А что я буду делать в этой чертовой деревне?

— Он что, не едет с тобой?

— Обещает приехать завтра или через пару дней. Я боюсь его оставлять…

— Он большой мальчик, Даш, знает, что делает. И он заботится о твоей безопасности…

— Боже, да ничего он не знает, — я в сердцах бросаю сумку. — Он купил этот чертов компромат и теперь не понимает, что с ним делать! За ним уже наблюдают, понимаешь? Я буду выбираться в эту деревню не пойми какими путями!

— Я надеюсь, он не дал тебе бумаги?

— Нет. Нет, — я нервно смеюсь, — Мирон, он так испуган, он сунул их курьеру Давида, который привез кокаин. Он совсем не знает, что делать, понимаешь? Как он будет разбираться с этими бандитами?

— Даш, — Мирон выдыхает, — успокойся. Если Лука сказал, что разберется, значит, так и будет. Ты должна ему верить и не мешать. Думаю, волноваться еще за тебя ему сейчас ни к чему. Поезжай в Акуловку и сиди там.

— Черт, у меня вторая линия, я перезвоню, Мирон, — скидываю друга, отвечаю Луке.

— Даш, водитель подъехал, спускайся.

— Да, хорошо. Лука… — Я сжимаю телефон крепко-крепко и зажмуриваюсь. — Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, малышка.

Возле подъездной двери я замерла в нерешительности. Даже думать себе запрещала всю дорогу, потому что боялась, меня накроет так, что я не смогу сдержать истерики. А сейчас надо как-то собраться, чтобы быть сильной перед этим человеком.

Я вздохнула, беспомощно оглядываясь по сторонам. Неужели правда? Неужели? Или все-таки я просто глупая дура, которую легко вывести на эмоции, чем и воспользовался Жильцов? Только вот поверить в это было сложно. К чему ему говорить со мной об этом всем, по-прежнему вопрос, но то, что в его словах есть рациональное звено, я уже не сомневалась. Мне просто не хватало некоторой информации для полноты картины. А уж после нее по ходу можно будет пойти и повеситься.

Ключей с собой у меня не было, и это тоже была своеобразная отсрочка. Я стояла у подъезда, не решаясь набрать цифры на домофоне, дверь, пискнув, открылась, появилась девочка с собакой, они живут на последнем этаже. Узнала меня, поздоровалась, но посмотрела с удивлением. Да знаю я, что выгляжу хреново, знаю. Выдавила улыбку, придерживая тяжелую холодную дверь.

Медленно поднялась на этаж, нажала кнопку звонка, шагов не слышала, зато почти сразу раздался звук отодвигаемой щеколды.

— Даша, — выдохнул Мирон, — господи, Даша!

Он втащил меня в квартиру, прижал одной рукой к себе, носом утыкаясь в макушку, второй закрыл дверь, запер. Я отметила это машинально. Так будет безопасней, правда ведь? Безопасность наше все.

— Я так боялся за тебя, Даш, — теперь он обнимал меня двумя руками, бормоча мне в волосы слова, — ты пропала, я не знал, что и думать. Как хорошо, что с тобой все в порядке.

Все в порядке? Сомневаюсь.

Мирон оторвался от меня, взял мое лицо в ладони, смотрел внимательно, словно искал ответы на вопросы. Я молчала. Представляю, какой у меня видок. В вечернем платье, растрепанная, с размазанной косметикой. Бледная наверняка. Я разглядывала его в ответ.

Красивый, всегда был такой. В детском доме девчонки за ним бегали, воспиталки в нем души не чаяли. А он был занудой и молчуном. Только со мной дружил, пацанов сторонился, они его недолюбливали, но не били. Черт знает, почему, может, боялись, что он умрет? За глаза его называли смертником, там любили все гиперболизировать. Мирон вон сколько прожил прежде чем вопрос остро встал, а в памяти поди до сих пор эти окрики «смертник, дай списать!» остались.

— Ты меня любишь, Мирон? — спросила я. Он напрягся, сцепил зубы, продолжая смотреть в глаза.

— Конечно, люблю, — ответил просто, я поверила.

— Так любишь, что ни с кем делить не захотел?

Взгляд его неуловимо изменился, Мирон отпустил меня, сделал полшага назад, выдавив кривую улыбку.

— Я тебя не понимаю, Даш. Ты можешь объяснить, что случилось? Где ты пропадала все это время? Я был у Давида, он сказал, что понятия не имеет, где тебя искать.

Мирон частил, пряча взгляд, он всегда начинал много и быстро говорить, когда волновался.

— Мирон, ты сдал нас с Лукой Жильцову?

Он замер ко мне спиной, мышцы напряглись, словно окаменели, только пальцы задрожали. Резко обернулся, тяжело задышал, глядя на меня.

— Даш, ты чего?.. Ты…

Он запнулся, прочитав по моему лицу, что оправдания не помогут. Все-таки действительно хорошо знает.

— Боже, — прошептал, проходя в комнату. Сел на край дивана, я примостилась в кресле. Он запустил руку в волосы, молчал.

— Как ты?.. — поднял взгляд. — Откуда?

— Жильцов рассказал.

Мирон уставился неверяще. Я усмехнулась.

— Мы с ним случайно пересеклись. Как видишь, некоторые желания имеют свойство исполняться с опозданием. И я его даже не убила, — я хмыкнула, подумав про себя: зато он убил меня. В который раз.

— И что?.. Он рассказал тебе…

— В общих чертах. Хотелось бы услышать подробности.

Мирон снова опустил голову. Тишина начинала давить, мое напускное спокойствие трещало по швам, я чувствовала, как изнутри начинает распирать боль вперемешку с отчаянием. И я не смогу долго им сопротивляться.

— Зачем, Мирон? — прошептала я, ощутив в горле спазм. — Я ведь любила его, я замуж за него собиралась… Мы ведь могли быть счастливы…

Он сжал пальцы в замок, так сильно, что они побелели.

— Да, вы могли бы… — сказал наконец. — А как же я, Даш? — он поднял на меня взгляд, и мне захотелось отшатнуться, до того в нем много боли было. — Ты просто выбросила меня из своей жизни, — дернул он плечом. — Встречи один-два раза в месяц, если получится… Мы же были столько лет неразлучны. А потом я просто стал тебе не нужен.

— Это неправда, — покачала я головой, но внутри совесть услужливо начала подгрызать: правда, это правда. Я забыла о Мироне, обо всем мире забыла, потому что Лука для меня стал этим миром.

— Я готов был смириться с этим, понимал, что пройдет время, страсть уляжется… Мы снова будем общаться. А потом он пришел ко мне, заявил, что не хочет видеть меня возле тебя.