– А если я откажусь туда ехать?

– Я отвезу тебя туда силой.

Давид уже собрался что-то возразить ему, но тут он с высоты холма заметил крыши Назарета. Воспоминания детства отодвинули все остальное на задний план. Стремясь как можно скорее оказаться в городе, где он родился, юноша пришпорил коня, но Лонгин твердой рукой схватил его за поводья.

– Остановись! – потребовал он.

Лошадь юноши встала на дыбы, заржала, но трибун заставил ее повиноваться и отвел за скалу, где их не было видно.

– Нужно быть осторожным, вполне возможно, что нас там поджидает засада.

– Но ты же говорил, что Савл уверен, что мы отправились в Дамаск! – вскипел Давид.

– Савл – возможно, но Пилат… Если бы я тебя разыскивал, я бы начал с Назарета.

Заметив, что боль заплескалась в черных глазах юноши, Лонгин спешился и предложил своим спутникам последовать его примеру. Они спутали ноги лошадям, а сами присели за скалой, чтобы понаблюдать за происходящим в селении. К их величайшему удивлению, они никого не заметили. Улицы были пустынны, а звуки, доносившиеся оттуда, не свидетельствовали о присутствии там людей. Клубы дыма над крышами поднимались не из дымоходов. И им показался очень странным запах, доносившийся из Назарета.

Это был запах невыделанных шкур.

А точнее, паленой плоти.

И крови.

Вскоре они, пришпоривая лошадей, галопом мчались в сторону Назарета.

Въехав в селение, вернее в то, что от него осталось, они увидели жуткую картину: обрушившиеся крыши, обгорелые балки домов, раскуроченные фасады. Можно было, не заходя в дом, увидеть все, что было внутри.

Поодаль хищные птицы клевали труп погибшего под обломками дома. Давид спрыгнул с лошади и побежал туда, чтобы прогнать их. Он вытащил тело, пытаясь определить, кто этот несчастный, но безуспешно: лицо погибшего превратилось в сплошное месиво.

Лонгин и Фарах подошли к присевшему среди развалин Давиду. Вставив стрелу в лук, Лонгин пристально всматривался в окрестности в поисках возможных врагов, которые могли быть поблизости, но среди развалин ощущалось полное отсутствие людей, опустошенность. Фарах присела возле Давида и ласково положила руку ему на плечо. Но юноша тотчас сбросил ее и встал:

– Где же все?

– Вероятно, бежали, – ответила Фарах, отчаянно желая в это верить.

Но, пройдя дальше по селению, они увидели жертв резни. Одни жители были повержены при попытке бегства, другие, с перерезанным горлом, лежали в домах. Внезапно Давида пронзила страшная мысль.

– Дедушка… – вырвался у него горестный крик.

И он бросился со всех ног в другой конец селения, туда, где находилась мастерская Иосифа, назаретского плотника. Лонгин хотел бежать следом, но Фарах удержала его, схватив за руку.

– Я пойду за ним, – сказала она.

В этот момент внимание трибуна привлекло чье-то ворчание. Он повернулся и увидел обуглившуюся дверь синагоги.

Звуки доносились изнутри. Подойдя к двери, он ощутил невыносимое зловоние, исходившее из этого священного места. Превозмогая тошноту, центурион вошел внутрь и пришел в ужас от увиденного. Там лежали десятки тел, сваленные в кучу. Одни были пронзены стрелами, у других были вспоротые животы.

Приблудные псы, пожиравшие трупы, дрались из-за добычи. Лонгин отогнал их, размахивая мечом и громко крича. Он понял, на что способен Рим вне поля боя ради своего pax romana, и пришел в ужас.

Оказавшись на другом конце селения, Давид увидел об-ломки их семейной лавки. Затаив дыхание, он пробирался через развалины дома. Забрызганный кровью пол перед входом говорил о том, какие усилия прилагал человек, устремившийся в соседнюю комнату. Там, среди разбросанных инструментов, которые всегда были расставлены в строгом порядке, лежал седовласый пожилой мужчина – Иосиф, отец Иешуа. Пятна крови на его тунике не оставляли Давиду никакой надежды. Заливаясь слезами, он опустился на колени и взял руку старика, чтобы поцеловать ее. От этого прикосновения старик вздрогнул.

– Дедушка! – всхлипнул Давид.

– Давид… Это ты, внучек?

Юноша кивнул, продолжая плакать. И тут старик улыбнулся и прошептал:

– Благословен будь Ты, Боже Всемогущий… раз услышал мои мольбы!

– Твои мольбы?

Старик закашлялся, и из его рта потекла алая струйка крови. Давид осторожно вытер кровь.

– Я молил Всевышнего… чтобы он дал мне… возможность… снова увидеть тебя.

– А бабушка где?

– Мариам? – прошептал он, глядя на небо сквозь пробитую крышу. – Всевышний… призвал ее к себе… Я поцелую ее за тебя… вскоре…

Чьи-то торопливые шаги заставили Давида вздрогнуть. В комнату вошла Фарах. Увидев умирающего старика, она спросила у него:

– Что здесь произошло, дедушка?

Иосиф увидел хорошенькую египтянку и, лукаво усмехнувшись, задал вопрос внуку:

– Это твоя невеста, внучек?

Давид смутился, но громко рассмеялся и покачал головой. Внезапно лицо старика помрачнело. Превозмогая боль, он собрал последние силы, чтобы сказать:

– Римляне ищут тебя, внучек. Ты должен бежать отсюда… Далеко… очень далеко… ты должен добраться до…

Заметив появившегося в дверном проеме Лонгина, Иосиф замолчал. Он подумал, что вернулись римляне, но Давид успокоил его:

– Не бойся, дедушка, это обращенный. Он поможет нам соорудить носилки, чтобы мы могли забрать тебя с собой. Здесь есть все для этого!

– Пустое… – Иосиф вздохнул. – Всевышний… сдержал свое слово. Теперь… пришла моя очередь…

– Нет! – закричал Давид, задыхаясь от слез. – Ты не можешь умереть, ты меня слышишь? Ты последний из нашей семьи, оставшийся в живых!

– Тихо, внучек… Тихо… – Старый плотник улыбнулся. – Знаешь, чтобы умереть, не требуется столько усилий, как для того, чтобы родиться. И последние мгновения жизни человека… должны быть столь же… прекрасными, как и первые… Попроси своих друзей, чтобы… они вышли, ну-ка!

Давид обернулся к Лонгину и Фарах, которые и так уже тихонько выходили из полуразрушенной мастерской. Снова повернувшись к дедушке, он взял его руки, покрытые пятнами, со вздувшимися венами, в свои и стал их рассматривать. Когда-то такие спорые в работе с деревом, теперь они были совсем ослабшими!

– Не умирай, дедушка Иосиф, заклинаю тебя! – проговорил юноша. – Ты ведь у меня один остался в этом мире…

– Нет, внучек, я у тебя не один.

Он предпринял немалые усилия, чтобы сделать вдох.

– Подойди поближе… я должен тебе сообщить кое-что очень важное… а голос… уже подводит меня.

С глазами, полными слез, Давид, не отрывая взгляда от лица старика, послушно наклонился к нему, так близко, что его слезы капали на дедушкины щеки.