– Деньги тебе выдает отец.

Он все-таки немного подвинулся, когда она пошла на него, глядя прямо в сощуренные глаза. Динара случайно задела рукой его обнаженное плечо с густой порослью светлых рыжих волосков, и Василий отшатнулся. Все его искусственное возбуждение исчезло, словно рукой сняло.

– Несправедливо, – глухо сказал он ей вслед.

Это было так неожиданно, что Динара обернулась.

– Что?

– Несправедливо!

– Ты о чем?

– У отца столько бабла! Почему он со мной не делится? Я ему роднее, чем ты! – В голосе парня звучала неподдельная обида.

– Чего смотришь? Я его сын, родной сын!

– Кто бы спорил.

– Живешь с ним как кошка! – Василия неудержимо несло. – Приходишь когда захочешь, уходишь когда вздумается! Ничего не делаешь, только трахаешься. За что он тебе платит? А? Ты же дрянь! От тебя один вред! Ты такое творишь…

Он вдруг схватил ее за плечи и, кажется, собирался встряхнуть, но так и застыл – покрасневший, несчастный и злой. Несколько секунд они стояли неподвижно: его ладони прожигали тонкую ткань платья. Затем одним плавным движением Динара скользнула в сторону. Василий не успел обернуться, как она оказалась у него за спиной.

– Схватишь еще раз, двину в пах, – вполголоса пообещала она.

Со второго этажа донесся резкий голос Альфии:

– Вася! Это ты? Подойди сюда! Ты мне нужен!

Переодеваясь в своей комнате, Динара пыталась понять, что не так. «Нытик. Нытик и придурок». Случалось, Василий хватал ее и раньше – то за руку, то будто в шутку щипал за плечо. Но сейчас в его возбужденности она улавливала отчетливый привкус ярости, и это ей не нравилось.

Наркотики? Этого еще не хватало.

– Включи мне телевизор! – потребовала Альфия, когда внук показался на пороге.

– Бабушка, вот же пульт…

Старуха мотнула головой, поджав губы. Глядела не на Василия, а в темный экран на стене, изломом губ – но только им! – выражая молчаливое страдание.

Новая забава, вспомнил Василий. Альфия придумала, что слепнет. Она видела в зеркале каждую новую морщину, распекала своего парикмахера, если мелированная прядь на оттенок отличалась от задуманного, но с некоторых пор не могла разобраться, где на ее пульте кнопка включения.

Отец говорил: она старая! Ты должен уважать бабушку!

Василий окончательно терял ориентиры. В глубине души он относился к бабке с теплотой. Она всю жизнь страдала от своего характера и мучила других. Но в ней была стойкость и веселая злость. И еще – она как будто ждала, чтобы ей дали отпор, и радовалась, когда это случалось.

Иногда при взгляде на лохматую старческую голову, выкрашенную в снежно-белый, Василия охватывала покровительственная нежность: ну смешная же она! Несчастная и смешная!

Но какое-то смутное чувство подсказывало ему, что показывать этого нельзя. Это была слабость, а слабостей в его семье не прощают.

Отец говорил: относись к ней как к ребенку!

Однако дети не тратят десятки тысяч на косметические процедуры.

Василий был уверен, что это не проявление болезни, не симптомы возраста. Альфия всю жизнь создавала вокруг себя мощное поле агрессии, в разреженной атмосфере которой ей легко дышалось и жилось. С годами поводов для злости оставалось все меньше. Первая невестка давно сбежала. Когда отец привел вторую, старуха на время воспряла, но Динара вела себя тихо, в бои не вступала, оскорбления проглатывала. Альфия требовала от сына, чтобы они с Динарой родили ребенка. Василий подозревал, что в бабушке говорит не желание нянчить маленького внука, а точный стратегический расчет: малыш станет идеальным поводом для раздоров. Динара может сколько угодно притворяться молчуньей. Когда дело дойдет до воспитания малыша, в ее лице бабка обретет такого могучего соперника, что это надолго продлит ее годы.

Динара, Динара…

Василий сунулся на кухню, глотнул воды. Принюхался к себе – черт, и правда слишком надушился! Впору снова лезть в душ.

Чертова девка, проклятая бестия! – он с ума сходил по ней. Гибкая, сильная, с иногда вспыхивавшей на губах отрешенной улыбкой, – такой мимолетной, такой странно не идущей ее скуластому волевому лицу, что у него сердце стискивало от муки. Стоило представить, что вот так она улыбается ему… Хоть раз. Хоть однажды.

Василий ненавидел ее. Сучка, дрянь, вышедшая замуж за отца без любви, ради его денег. Он не маленький, он отлично все понимает. Видит, как она иногда взглядывает на Бориса своими непроницаемыми глазами. Стерва. Дешевая лимитчица, которой повезло окрутить состоятельного мужика.

Василий изо всех сил уминал, втискивал ее в сочиненный им образ. Потому что с ним было понятно, что делать. А что делать со своей тоской, с мучительной нежностью, охватывавшей его, когда она проходила утром мимо – сонная, босая, пахнущая какой-то горькой травой, – что делать с желанием коснуться ее тонкой сильной руки, он не знал. Не было ни названия этим чувствам, ни осознания их – только боль.

Пытаясь избавиться от нее, Василий объяснил себе, что происходит. Он всего-навсего хочет ее. Он мужчина. Она женщина. Аппетитная телочка с крепкой попой, торгующая собой. Обслужила отца, обслужит и его. Вопрос лишь в цене.

Он сам не знал, насколько далеко готов зайти. «Если пожалуется отцу, скажу, что она меня спровоцировала», – он обдумывал эту мысль раз за разом, играл ею, вертел в голове, и за ней поднималось что-то смутное, сладкое, запретное, невозможное и очень близкое, о чем сказать словами было нельзя. Нельзя.

Он молча подал пульт.

– Нажми!

Василий видел, что краем глаза бабка косится на него. Провоцирует. Ждет, не выйдет ли он из себя.

Прежде он бы так и сделал: швырнул бы пульт, хлопнул дверью и ушел кататься, чтобы вечером выслушать привычную проповедь отца. Впрочем, тот в последнее время тоже растерял кураж. Когда дело касается Альфии, распекает его без огонька. Скоро совсем перестанет с ней считаться. Василий пару раз подслушал, как они ссорятся – от тех слов, что отец наговорил бедной старухе, у него волосы встали дыбом.

Сейчас он все сделает так, как ей хочется.

С тихим щелчком экран загорелся.

– Может, тебе канал НТВ найти? – сочувственно спросил Василий. – Кнопки и правда маленькие.

Бабка хмыкнула – то ли удовлетворенно, то ли негодующе, он так и не понял – и королевским жестом указала на стол. Расщедрилась. Позволила взять пару тысяч. Василий молча сунул в карман купюры, чмокнул старуху в сухую щеку и выскользнул за дверь.

Забраться бы еще раз к Динаре… Однажды он не выдержал, зашел к ней в комнату и стал рыться в вещах, надеясь выудить хоть одну, пропажу которой она не заметит. Сам себя клял придурком-фетишистом, но остановиться не мог. Ее тонкий свитер, ее футболки, ее длинные платки… Когда ему показалось, что он почти нашел, Динара беззвучно возникла за его спиной.