Впервые удача изменила ей в деле с этим идиотским шведским журналистом Свеном Вибергом. По заказу ее давнего клиента, известного парижского антиквара Жореса Монтегю, Дина раздобыла для него совершенно уникальный гарнитур девятнадцатого века: усыпанные мелкими бриллиантами колье, серьги, браслет и кольцо, оправленные в черненое серебро. Виберг, в расчете на его журналистский паспорт и перестроечную лояльность к представителям зарубежной прессы, должен был переправить груз через кордон. Так мало того что этот дешевый журналюга, недоделанно-недоно-шенный викинг, засыпался с посылкой на границе, так он еще — трус поганый, а уж платили ему по высшему разряду — начал болтать всякое лишнее и несусветное: откуда, почему, как, кто передал. Всплыло имя Тимашевской. Последовали вызовы в прокуратуру, намечалось следствие. Попытка контрабанды уникального художественного произведения — дело нешуточное, даже во времена всеобщего воровства и растаскивания по личным закромам всего исторического и материального достояния страны. Дело пахло серьезными проблемами.

И все-таки не все ночные телефонные звонки бывают непременно ошарашивающими! Изредка, сугубо в порядке исключения, случаются и обнадеживающие.

— Диночка Леонардовна? Рад слышать ваш изумительный голос! Вишневский беспокоит, Ростислав Львович.

— Ростик, дорогой! Это действительно был сюрприз. Дело в том, что несколько лет назад Ростислав Львович бесследно исчез с московских горизонтов. Ходили слухи, что из органов его уволили, а куда он после этого делся, никто не знал. (Кстати, рассталась «контора» и с «кристально-чистым» чекистом, бывшим «суженым» Дины Тимашевской, господином Жариковым. Ну про этого-то было известно, что расставание органов со своим верным слугой прошло для последнего совсем не безболезненно. Ходили слухи о каких-то вскрывшихся мошеннических операциях Жарикова в недрах родного ведомства, о каких-то должностных нарушениях, граничащих чуть ли не с преступлениями. Поговаривали даже о том, что бывшего капитана Жарикова судили и в итоге впаяли немалый срок. Впрочем, его судьба нисколько не интересовала Дину Леонардовну, а если и всплывал в памяти образ труса и мерзавца Игореши, то любые россказни о его злоключениях вызывали лишь неприязненную, мстительную радость.)

— Вы не представляете, как я рада вас слышать!

— Очень даже представляю, потому испытываю совершенно аналогичные чувства!

— Но где вы? Что с вами? И где вы пропадали столько лет?

— Я в Москве. И теперь, надеюсь, уже окончательно. Что же касается моего отсутствия… Ну вы же понимаете, Динуля, в нашей жизни и работе не все можно раскрывать даже ближайшим друзьям.

«Черт возьми, уж не сидел ли и он?»

— Я догадываюсь, какие мысли начали роиться в вашей светлой головке. Спешу успокоить: это неверное предположение. Скажем так: я много разъезжал, выполняя различные ответственные задания и поручения. Заглядывал и в Москву. Но, так сказать, инкогнито. Однако теперь все это уже в прошлом. Начинается новая полоса жизни, и я искренне надеюсь, что наша старая дружба и сотрудничество в этих новых условиях будут успешно продолжены.

— Ну о чем вы говорите, Ростислав Львович!

— Кстати говоря, времени зря я не терял и, пока суд да дело, успел получить диплом. Искусствоведа, между прочим. Так что мы с вами теперь еще и дипломированные коллеги. Не нам ли и карты в руки?

— Вы меня потрясаете, Ростислав Львович!

— Ну, разумеется, на столичные студенческие аудитории я не претендовал и мой провинциальный диплом конечно же не так весом, как ваш, и тем не менее…

— Когда мы встретимся, Ростислав Львович?

— Завтра. Насколько я понимаю, ваши нынешние обстоятельства делают именно вас заинтересованной в как можно более скорой встрече.

— Вы и об этом уже все знаете?

— Динонька, старый мудрый дядя Ростик знает все. И кстати, если не возражаете, давно уже пора нам с вами выпить на брудершафт? Чем не причина для немедленной встречи?

— Конечно.

— Вот так и запишем. А пока что отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.

Встреча прошла, как говорится, в невероятно теплой и сердечной обстановке. Дина, вопреки своим жестким правилам, даже позволила себе в середине дня бокал вина. Вишневский же с видимым удовольствием тянул и тянул темно-красное «бордо», о сорте которого и о годе его производства он предварительно обстоятельно советовался с официантом. Брудершафтское целование с Ростиславом Львовичем, зная его наклонности, вызвало страстное желание побыстрее вытереться и заново надушиться. Но Дина — волевые качества были все-таки очень сильной стороной этой женщины — сдержалась, спокойно выдержав иронично-прищуренный взгляд Вишневского. Забегая вперед, надо сказать, что переход на «ты» у них получился какой-то частичный, как это часто бывает у давно знакомых людей, привыкших за долгие годы к общению по имени-отчеству. Вот разве что в минуты умиления умом и изобретательностью партнера оба любили сладостно потянуть: «Динуля», «Ростинька», да в обстоятельствах прямо прямоположных, обзывая друг друга всяческими «избранными» наименованиями, обычно придерживались демократического «ты».

— К делу. Обстоятельства и все подробности твоих неприятностей мне известны. Есть надежные друзья, которые в состоянии все чисто и аккуратно закрыть, закрыть так, что нигде, ни в каких протоколах и записях не останется никаких следов.

— Сколько?

— Вопрос по существу. Друзья мои, к сожалению, не альтруисты, а работа предстоит серьезная, и задействовано в ней немало фигур, поэтому…

От суммы, названной Вишневским, Дина даже вздрогнула.

— Да-да, Диночка, да, я понимаю, что это грабеж. Но… Есть ли у тебя альтернативные варианты?

— Согласна.

— Я знал, что ты разумная девочка. Вино, с твоего позволения, я все-таки допью. Люблю «бордо», а это удивительно удачная бутылка. И сразу же надо действовать, время не терпит. Все остальное — потом. Готовь наличные и ни о чем больше не беспокойся.

В дела Ростислав Львович включился с необыкновенной активностью. Поначалу Дину это даже радовало, но по прошествии некоторого времени она начала ощущать, что Ростика Вишневского становится как-то слишком много, что в созданной исключительно ее усилиями компании «экспорт-импорт», как она ее называла, Ростик, пожалуй, начинает выдвигаться на ведущую позицию, которую она безусловно считала своей личной прерогативой.

Действительно, до сих пор все нити и связи она концентрировала исключительно на себе. На нее работала большая группа «добытчиков» — какими средствами они пользовались — их дело, лишь бы пришедшее непосредственно к ней было «чистым», ну хотя бы относительно. Ее личной находкой были супруги Раевские, чей художественный салон обеспечивал легальность и респектабельность сбываемых полотен и антикварных редкостей. Ее детищем было «Братство Серпинских», группы художников, неустанно «клепавших» как вполне приличные копии и подделки под известных мастеров, так и откровенную халтуру для тупых и примитивных краснопиджачных «новых русских». Числились в ее «бригаде» и художники-индивидуалы, и молодые химики, работавшие над проблемами «старения» полотен и раскрытия секретов старых красок… Да много чего было в организованном и контролируемом неугомонной Диной Леонардовной Тимашевской изощренном и весьма доходном бизнесе.