и мамы, конечно же. А мы так, бледное подобие, призраки их блинов, холодцов и прочих разносолов.

– А ты философ, – сказала Любава. – Я тогда призрак винегрета. Мама делала его таким, каким я больше никогда его не пробовала.

– Я утка, – подала голос Роза, – утка с яблоками…

– Вареник с картошкой, – представилась Галя и вдруг засмущалась, – тьфу, вареник какой-то.

Толик прижал ее к себе и поцеловал в кончик носа.

– Пора наливать, – сказал он, взглянув на экран мобильного, – скоро Новый Год.

– Алексея нет, – отметила Роза, – нехорошо без него.

Леха Вольник ворвался во двор в сбитой на ухо бороде деда мороза и с огромной картонной коробкой в руках.

– Хо-хо-хо, – заорал он, – наливай, друг! У Санты тут дело!

– Салюты!!! – завопила Любава и понеслась к коробке, ног не чуя. – Лешка, волшебник!

Коробку окружили, рассмотрели, распаковали, и Вольник, взявшись за роль пиротехника, унес ее подальше, к забору.

– Полночь! – закричала Галя. – Берите стаканы, быстро! Все загадываем желания!

Лешка поджег фитили и побежал по сугробам обратно. Ему вручили стакан с шампанским, и тут грянуло.

С Новым Годом! С Новым Счастьем!

Любавино лицо, то розовое, то серебряное, то золотое, горело детским восторгом. В небе расцветали розы, вихри, морские звезды и лились фонтаны искр!

Роза с улыбкой наблюдала за ней. Галя, раскрыв рот, прижавшись к Толику, тихо шептала желание.

О чем думает в полночь Нового Года женщина?

Удался ли салат оливье?

Не слишком ли эта красная помада?

Много не пить, кот дома один?

О, нет-нет, все это лишнее, все это мимолетное. В главную ночь года женщина влечет за собой Время вперед. Это ее силами, ее мечтами и желаниями снова и снова возрождается мир, под ее шепот засыпает, утихая, горе. С ее улыбкой возвращается, воскресая, душа. Под ее надзором несутся годы: каждый в своей жизни помнит этот взгляд – Матери, Бабушки, Подруги, Той, что воспитала, Той, что была рядом.

И в Новый Год женщины словно замирают, на ощупь пробуя глубину приходящего Времени, и его волны – на прочность, – выдержат ли груз забот, хлопот, мечтаний, желаний, стремлений?

Ссыпаются с верхушки неба последние звезды фейерверка. Тают по сугробам искры.

Любава очнулась от мимолетного погружения в волшебство, вынырнула, словно из кораллового рифа, где ее окружали все краски природы, и вернулась в заснеженный свой двор.

Кролики жевали сено, Роза и Вольник жевали мясо и хохотали. Толик жонглировал шампурами вместе с кусками мяса на них, на отлете, по-гусарски, держа стаканчик с шампанским.

Любава подсела к Гале, вместе с ней укрылась старым бушлатом.

– Свадьба когда? – спросила она у подруги. – И кого я там играю?

Галя ничуть не удивилась вопросу: все знали, что мужчина ей нужен строго брачноориентированный.

– А никого, я тебя как гостью позову, а не как тамаду или там… бабу ягу.

– Какая свадьба без бабы яги?

– Взрослая. Люба, а ты завидовать будешь?

– Нет. Постельное белье подарю.

– Ой, только не это, у меня горы, эвересты этого постельного белья. Лучше подари нам кроватку.

– А ты что… уже?

– Нет, но я обо всем думаю заранее! Розовую, с бортиками в бантах. Родится у меня девочка, красивая-красивая.

– Лучше парня, – сказала Любава, – мы, девочки, все какие-то… горя хлебнувшие. Жалко рожать девчонку в такую нездоровую атмосферу. В садике обидчика по голове не тресни, девочка же. В школе отличницей будь, ты же девочка, в институте красный диплом получи, ты же девочка, а после свадьбы свой диплом на полку засунь и забудь, ты же мать и жена. Будь красивой, худой, спортивной, интересной, мозги не трахай, вари борщи, рожай детей, при этом зарабатывай и лишнего не проси; в постели соглашайся на все, а то уйдет, не болей, а то уйдет, не толстей, а то уйдет; везде культ штанов, а ты одна дура в юбочке, и все потому, что девочкой родилась.

– Ты не так жила, – напомнила Галя.

– А чем все закончилось? Да и вообще, с меня жизнь за халяву свое взяла, а там теперь Светка распоряжается.

– Со Светки не возьмет, думаешь?

– Она авансом проплатила, – вспомнив Светкин аборт, ответила Любава, – говорю же: все мы несчастные где-то глубоко в себе. Рожай мальчика.

– Поменьше Розку слушай. Нет, я счастливую девку рожу.

– Правильно, – сказала подошедшая Роза, услышавшая только обрывок разговора. – А то мальчику придется бубенцы года три намывать. Рабство. А что за репродуктивные планы? Совсем вас тут пришибло?

– Часики тикают, – сказала Любава. – Ты их слышишь, Роз? Тик-так.

– Нет, не слышу. – Роза допила залпом свой стакан, словно на поминках.

– Давайте подарки открывать! – позвал их Толик.

Коробку за коробкой он вручал лично, и оказалось, что со всеми угадал, подгадал верное.

Розе – красивейший ежедневник в кожаном переплете, Любаве – шарф цвета молодой травы, удивительно ей пошедший, а свою коробочку Галя открывала очень долго, потому что ее он уложил как матрешку: в большой оказалась поменьше, и еще меньше, и так до самой маленькой, бархатной.

Все головы склонились над этой маленькой коробочкой, которую Галя задумчиво взвесила на ладони. Неужели оно? Так быстро?

Щелк. Коробочка открылась. В атласном гнезде лежала брошь-камея. Старой работы, из пожелтевшей слоновой кости, тончайшей резьбы.

– Это мамина главная драгоценность, – сказал Толик, немного запинаясь от волнения. – Эту вещь еще ее мать сберегла, когда семью раскулачивали. Передается она в семье дочерям, сестрам и женам. Моя мама просила тебе подарить, Галя. Она говорит, ты ее от смерти спасла, что ты ее из леса вывела – она якобы твой голос слышала.

– Толик, как же я могу это взять? – спросила Любава. – Ты же сам сказал: дочери, сестре, жене…

– А мы поженимся, – быстро ответил Толик. – Если ты согласишься. Но ты пока ведь несогласная?

– Самое странное предложение, что я видела, – на ухо шепнула Любава Розе.

– Балбес, – невозмутимо, в полный голос ответила Роза.

– Я пока несогласная, – лукаво улыбнулась Галя.

– Но камею возьми, – попросил Толик и сомкнул ее пальцы вокруг броши. – Никому другому ее подарить невозможно.

Вольнику взгрустнулось. Эти разговоры навеяли на него воспоминания: вот его мать, щуря близорукие глаза, вместе с ним, маленьким, читает надпись на коробке с советским конструктором. Она подарила ему эту коробку на Новый Год: винтики, шпунтики, чего там только не было!

Вместе с ней они читали инструкцию до утра и собрали подъемный кран, который работал по-настоящему!

Сонный, он уснул прямо на ковре, возле этого крана, и сквозь сон чувствовал, как материнские руки подняли его и перенесли в мягкое и уютное – на кровать, под одеяло.

От воспоминаний стало горько в горле,