— Ей-ей!

— Вам нужны деньги?

— Что вы! Спасибо, капитан, но нет; я не блудил, так что богатенек.

— Что ж, сделайте мне любезность и держитесь так, будто мы и не знакомы вовсе.

Лицо Пима исказила гримаса уязвленной гордыни.

— Я ничуть не стыжусь вашей компании, — поспешил растолковать ему Джек, — но если кто из горожан вас узнает, они засадят нас обоих, и я не смогу вас спасти.

— Есть, — кивнул квартермейстер. — Как завсегда, вы умнее меня, капитан.

— И еще, мистер Пим!

— Ась?

— Я горжусь, что служил с вами.

Глаза Пима увлажнились:

— Это для меня честь, Джек.

— Удачи, человече!

— Спасибо, сэр!

Продажа жен всегда шла согласно устоявшемуся публичному ритуалу. Жену — в данном случае серолицую, но миловидную Хестер Уинтер — вел в город ее муж Филип, связав ей руки и накинув ей на шею веревочную петлю. В большинстве случаев продажа жены была решением импульсивным, и мужу приходилось поднимать грандиозный шум, чтобы созвать толпу. Но предприимчивый Филип додумался вывесить объявление о предстоящей продаже, так что на городской площади уже яблоку негде было упасть от мужчин, поглядывающих по сторонам с похотью, женщин, глядящих на всех с насмешкой, и неучтивых детей, по большей части кричавших Хестер непристойности и вульгарные оскорбления.

Поставив жену на аукционную колоду, Уинтер продемонстрировал широкую самодовольную ухмылку и призвал толпу собраться поближе, потому что он сейчас начнет принимать ставки. Хестер взглядом обшаривала толпу в уповании увидеть Томаса Гриффина, но народу вокруг было слишком много. У нее за спиною грубый отрок лет девяти, запрыгнув на колоду, одной рукой задрал ей юбку, а другую приставил к носу под улюлюканье его осклабившихся друзей. Филип со смехом игриво шлепнул мальчишку, что того ничуть не обескуражило от повторного задирания юбки Хестер, еще выше. Вскоре полдюжины шалопаев по очереди шлепали ее по заду. Наконец продавец жены положил конец этим домогательствам.

— Кто предложит мне крону? — обратился он к толпе.

— А ее причиндалы работают? — выкрикнул один из мужчин.

Хестер крепко зажмурилась, твердя себе, что до лучшей жизни остались считаные минуты.

— Ее причиндалы? — переспросил Филип. — Они работают на славу, приятель, коли твой инструмент достаточно длинен, дабы дотянуться до трофея! — Он по-театральному преувеличенно подмигнул, получив в ответ разрозненное фырканье.

— Она готовит? — спросил еще один человек.

— Ейная стряпня не из худших, — не спасовал Уинтер.

— А какая скидка за ее лицо? — визгливо крикнула жена торговца рыбой.

— Уже включено в ставку, госпожа. Нешто вы заинтересованы жениться на ней сами? — Филип сделал непристойный жест, и толпа загоготала.

Хестер порадовалась, что муж заставил Эбби остаться дома. Очевидно, Томас Гриффин передумал, и если вдуматься, отчего б ему и не передумать? Он респектабельный негоциант с собственным магазином в дальнем конце площади. Купив ее, он выставил бы себя на посмешище. Миссис Уинтер не учла такую возможность в те три раза, что позволила ему взять себя за стойкой. Ну что же, люди лгут. Ей теперь остается лишь смириться с собственной участью.

— Я дам крону! — вызвался вдруг кто-то.

Открыв глаза, Хестер увидела покупателя — молодого человека, самое большее лет двадцати, с кудрявыми каштановыми волосами и кривой улыбкой, показывающей кривые побуревшие зубы. Половину его лица стянуло шрамом от ожога, а уха с той стороны и вовсе не было. Зато он был широкоплеч и казался сильным и добрым.

Миссис Уинтер улыбнулась ему.

— Видел, сынок? Ты ей нравишься! — закричали из толпы.

Кто-то еще — кто именно, Хестер со своего возвышения не увидела — предложил соверен, и она внезапно подумала, как будет диковинно в конце концов угодить замуж за человека, которого и в глаза не видела.

— Как насчет этого, сынок? — обратился Филип к курчавому парню. — Можешь побить соверен?

Хестер поглядела на молодого человека с надеждой. Может, с виду он и неказист, подумала она, но у нее и у самой с лицом не все ладно, так что грех жаловаться. Этот парень неровня Томасу Гриффину ни по наружности, ни по состоятельности, но на голову выше ее мужа.

Парень поглядел на выставленную на продажу женщину печальным взором, одними губами произнеся: «Сожалею», — и она кивнула.

— Да разве это не разбивает вам сердце, люди добрые? — вопросил Филип. — Ужели никто не ссудит этого бедолагу парой-тройкой пустяковых монет, дабы помочь ему найти свою истинную любовь?

— А мы не можем решить это торгами? — встрял хромой человек со шрамом на лысине — настолько большим и настолько плохо затянувшимся, что казалось, будто он вырастил на голове колонию крохотных розовых грибов.

Хестер содрогнулась.

— Не думаю, что ты ей по душе, Грейди, — заметил Уинтер.

Толпа хранила молчание — такое уж действие голова Грейди оказывала на людей.

— А как ее сиськи? — справился крупный мужчина с сильным лицевым тиком и дырой на месте левого глаза.

— Да никак здеся сам Одноглазый Чарли Файн! — воскликнул Филип. — Что вы поделываете в городке, когда все эти каперы вон тама в порту?

— Скоро ты узнаешь, почему я тут, а не там, — заявил Чарли. — Но если сиськи этой железноголовой сучки восполнят сие богопротивное лицо, она может стоить целый песо.

Толпа изумленно загудела. Песо — испанская серебряная монета почти безупречной чистоты — для простолюдина того времени равнялась целому месяцу трудов.

Эта цена просто ошеломила Филипа Уинтера.

— Думаете приставить ее к работе в борделе? — уточнил он у Файна.

— Да, если возьму ее за песо и если сиськи ее того стоят, — подтвердил тот.

Облизнув губы, Филип поглядел на жену. Хестер отрицательно покачала головой. Уинтер же, доказывая свое умение работать на публику, вопросил:

— Кто еще здесь хочет зреть ее титьки?

Толпа пришла в неистовство, и продавец направился к жене.

Но не успел он подойти к ней, как прогрохотал выстрел. На долю секунды все собравшиеся оцепенели, а потом бросились кто куда. Человек, пальнувший из своего пистоля в землю, выглядел, будто чокнутый пьянчужка. Его огненно-рыжие волосы были измараны навозом, а необъятные рыжие бакенбарды покрывала засохшая блевотина. Когда он заговорил, голос его был мрачен, но тверд.

Лицо Чарли Файна побелело, как плат.

— Какого дьявола вы тут делаете? — зашептал он, подойдя к Пиму.

— Отвали, Чарли! — отрезал тот. — Я уже боле не в деле, посему волен быть здесь. — А затем добавил, обращаясь к аукционеру: — Я дам тебе испанский дублон чистого золота.