Вскоре временное правительство, сформированное 1 апреля и возглавляемое Талейраном, подготовило декрет, провозглашавший отрешение Наполеона и всех членов его семьи от власти.

В сложившихся обстоятельствах маршал Мармон принял решение сохранять перемирие, чтобы дать политикам возможность урегулировать участь его страны. Так называемое общественное мнение считало Наполеона единственным препятствием в этом деле, и Мармон решил признать временное правительство.

4 апреля Наполеон уступил энергичным уговорам своих приближенных и, признавая невозможность дальнейшего продолжения борьбы, принял решение отказаться от короны в пользу своего трехлетнего сына. Для ведения переговоров с союзниками он назначил полномочными представителями маршалов Нея и Макдональда, а также генерала Коленкура. Эти трое вместе с примкнувшим к ним маршалом Мармоном приехали в Париж и имели беседу с императором Александром I, всеми силами отстаивая права сына Наполеона и идею регентства. Дискуссия была долгой и очень оживленной, однако русский император закончил ее, объявив, что он не может один решать такой важный вопрос и что ему необходимо посоветоваться со своими союзниками.

Когда в марте 1814 года союзные войска вошли в Париж, Мария Валевская с ужасом восприняла весть о том, что император пытался покончить с собой. Слава богу, принятый им яд оказался старым и практически потерял свою смертоносную силу. Наполеон будет жить, и это главное! Что же до всего остального, то об этом она решила просто не думать.

Однако через какое-то время Мария поняла, что она должна, просто обязана увидеть Наполеона. И она направилась в Фонтенбло, где недавний владыка почти всей Европы находился после того, как сенат объявил о лишении его престола и призвал на трон старшего из оставшихся в живых Бурбонов.

В Фонтенбло Наполеон был окружен верной гвардией, которая горела желанием отомстить за капитуляцию, но штаб его думал иначе. В ночь со 2 на 3 апреля генерал Коленкур прибыл с известием, что союзные монархи не вступят с Наполеоном в переговоры и требуют его безоговорочного отречения. Такое известие сначала изумило императора, и он захотел снова взяться за оружие, но все вокруг него было уже другим. Не было прежних героев, одни царедворцы павшей Империи…

И Наполеон решил написать своей рукой следующие строки:

«Союзные монархи объявили, что император Наполеон есть единственное препятствие к воцарению мира в Европе. Император, верный своей присяге, объявляет, что отказывается за себя и детей своих от тронов Франции и Италии и что он готов жертвовать всем, даже жизнью, для блага Франции».

Потом он вышел на двор замка Фонтенбло, где выстроились гренадеры его гвардии. Он трогательно поблагодарил их за верную службу и воскликнул:

— С вами я мог бы воевать еще два-три года. Но я предпочел, во избежание междоусобицы, пожертвовать своими личными правами и выгодами ради счастья и славы отечества. Продолжайте служить Франции! Я же охотно покончил бы с собой, но остаюсь в живых, чтобы возвестить потомству о подвигах моих воинов.

Сказав это, он прижал к груди императорского орла и поцеловал его. «Во всех рядах послышались вздохи», — рассказывал потом один из очевидцев. И прослезились даже самые суровые ветераны.

Приехав в Фонтенбло, Мария целую ночь прождала в передней, ожидая, не позовет ли бывший император ее к себе. Однако ей так и не удалось увидеться с ним: то ли он не захотел этой встречи, то ли ему не разрешили ее — истинных причин этого мы никогда не узнаем.

Похоже, в ту мрачную ночь его желание остаться наедине с самим собой объяснялось страшным возбуждением и напряжением. Он мысленно прощался с империей, со всем миром, со всем, что привязывало его к жизни. И он хотел освободиться от всех уз земного существования, не испытывая никакого желания вновь увидеть женщину, которая напомнила бы ему дни былого счастья. Погружаясь в бездну печали, он даже не захотел быть утешенным…

Когда Мария уехала, Наполеон, обессиленный только что перенесенными физическими страданиями, сказал своему верному камердинеру Констану:

— Бедная женщина! Она будет думать, что ее забыли. Скажите ей, если увидите, что я об этом бесконечно сожалею. Но что мне делать, когда у меня столько разных мыслей вот здесь!

И он сжал обеими руками свою тяжелую, словно налитую свинцом голову.

Раз Мария не смогла попрощаться с Наполеоном лично, она 15 апреля написала ему письмо и на следующий день получила ответ. Наполеон писал:

«Мария, я получил твое письмо. Чувства, которые ты выражаешь, глубоко трогают меня. Они достойны твоей прекрасной души и твоего доброго сердца. Если, устроив свои дела, ты отправишься на воды в Лукку или Пизу, я повидаюсь с тобой с величайшим и искреннейшим интересом, а также с твоим сыном, к которому чувства мои остаются неизменными. Будь здорова, не огорчайся, вспоминай обо мне с любовью и никогда не сомневайся во мне».

Увы, их встреча так и не состоялась.

Новость о том, что Наполеон отрекся от престола, парализованная страхом Жозефина узнала, находясь в Наварре, а через несколько дней адъютант российского императора нанес ей визит и сообщил об августейшем предложении вернуться назад в Мальмезон. Из этого опытная в подобного рода делах Жозефина сделала вывод, что врагов ее бывшего мужа можно не опасаться.

Особенно это относилось к русскому императору Александру, у которого бывшая на четырнадцать лет старше его Жозефина, брошенная ради более молодой и родовитой супруги, вызывала чувство рыцарского сопереживания (этому 36-летнему мужчине приятно было бы стать ее добрым другом и надежным защитником).

16 апреля 1814 года Жозефина снова находилась в своем любимом Мальмезоне, а император Александр собственной персоной стоял перед ней. Первыми его словами были следующие:

— Я сгорал от нетерпения увидеть вас, мадам! С тех пор как я нахожусь во Франции, эта мысль не оставляла меня ни на минуту.

Жозефина встретила российского императора в картинной галерее дворца у камина. Она была очень взволнована, но, следуя правилам этикета, заявила, что считает для себя огромной честью этот визит главы величайшей из держав мира и вождя «бессмертной коалиции, стяжавшего славу умиротворителя Вселенной».

— Я прибыл бы к вам раньше, — непринужденно пошутил Александр, — но меня задержала храбрость ваших солдат.

Жозефина рассмеялась.

— Ваше Величество, я хотела бы представить вам мою дочь и внуков.

Жозефине было уже за пятьдесят, и несчастья последних лет сделали ее настоящей бабушкой. Два ее внука, Наполеон-Луи, которому было девять лет, и Шарль-Луи-Наполеон, которому 20 апреля должно было исполниться шесть, обожали бабушку, разрешавшую им все, что запрещала мать. Она кормила мальчишек сладостями, бегала с ними по аллеям парка, старательно выполняла упражнения с игрушечными ружьями.