Но… мстителем был Уильям? Нет, поверить невозможно. Я вновь замерла от накатившей волны холода — дворецкий смотрел на меня без ненависти, с какой-то глухой печалью. В нем была лишь тоска и тьма. Его путь подошел к концу, и он ни капли не жалел о том, что прошел его. Ему не жаль было ни Курта, ни шестерых погибших девушек — сейчас, когда я смотрела на Уильяма, он казался мне настоящим воплощением зла.

Теперь уже не надо было притворяться. За привычным обликом старого дворецкого проступило чудовище — очень темный, очень опытный маг, переполненный ненавистью и желанием отомстить. У меня шевельнулись волосы на голове, когда Уильям позволил мне заглянуть под его маску: я увидела бескрайнюю степь, черных бабочек, которые облаками кружили над травой и молодого колдуна, который поймал несколько, чтобы показать дочери — его обожаемая юная волшебница обожала такие чудесные вещи.

И потом он мстил Курту за ее смерть на костре. Умирающая Анжелина выкрикнула свое проклятие, и отец понял, что должен делать дальше.

— Да, — кивнул Уильям, отвечая на все вопросы, которые я могла бы задать. — Да, это именно я запускал в вас заклинания, миледи. Сегодня вам следовало умереть от его руки, как и моей дочери.

То, что он говорил привычным спокойным тоном старого дворецкого, было таким жутким, что мне хотелось зажмуриться. Закрыть глаза и больше никогда не видеть этого страшного и несчастного в своем отчаянии человека.

Курт махнул коллегам, Уильяма вывели, и на какое-то время в комнате воцарилась радостная суета. Эмма принесла чай, кот свернулся у меня на коленях с таким видом, словно собирался лежать так вечно, а Манфред даже пальцем погрозил:

— Вы, миледи, это, вы не это! Больше чтоб никогда такого! Я ж так перепугался, чуть не полинял весь!

Наконец, чай был выпит, Евтей заснул, довольно взмуркивая во сне, а Курт закрыл дверь и устало вытянулся рядом со мной поверх одеяла — теперь обычного, похоронный покров с меня сняли сразу же, как только Уильяма увели. Я сжала его руку, пока еще не в силах поверить, что все закончилось. Все во мне кричало и звенело — хотелось выбежать в ночь и закричать на весь город о том, что мы теперь свободны, что больше никто не умрет, что у нас будет огромная жизнь…

Курт улыбнулся. Прикоснулся губами к моему виску, и я вспомнила, как мы целовались под омелой. В груди словно проснулся ручеек, бойкий и певучий — настолько светло и радостно стало на душе.

— Мы победили, правда? — спросила я, прекрасно зная, каким будет ответ. Да, мы победили. Проклятие Багрового Первоцвета совсем скоро рассыплется в прах.

— Я с трудом в это верю, — признался Курт и вдруг рассмеялся так весело и светло, словно вдруг стал совсем юным, стал тем, кем был до инквизиции, Анжелины и проклятий, до того, как схоронил шестерых жен и привык к жизни без надежды. — Вот и все, Кайя. Наверно, теперь мне стоит подыскать другое прозвище.

— Курт Освобожденный? — предложила я. — Или Курт Счастливый?

— Впрочем, зачем мне прозвище? Я все равно собирался уйти из инквизиции. Денег у меня достаточно, всегда смогу заработать частными консультациями. Но ты права, — он улыбнулся, вздохнул и, привлекая меня к себе, согласился: — Курт Счастливый как раз то, что нужно.

У него были сильные руки, а от тела веяло жаром, и я осталась бы в его объятиях на всю жизнь. А потом будто бы ниоткуда проступил венок из омелы и остролиста и закружился над нами, и мы целовались так, словно в мире не было никого, кроме нас. Словно в мире больше ничего не имело значения.

* * *

Курт

Человека, который заменил собой моего дворецкого, звали Филиппом. Филипп Керн-Холли — когда мне сказали его имя, то я, к удивлению своему, ничего не почувствовал. Словно когда его вывели из дома, во мне что-то вспыхнуло и сгорело, а зимний ветер подул и вынес прочь всю гарь и грязь.

Его осудили через пару дней после ареста и казнили через неделю. Мы с Кайей не пошли смотреть на это, хотя нас и приглашали. Седьмая жена Багрового Первоцвета вообще привлекла всеобщее внимание после того, что случилось на балу у Линдмарков, а наша история теперь была похожа на приключенческий роман. Да и как могло быть иначе: отважная законопослушная ведьма не испугалась своего супруга-инквизитора и вместо того, чтобы оплакивать свою судьбу, решила искать спасение — такое только в книгах прочитаешь.

И мы нашли наше спасение. Вдвоем.

Да, я не видел, как казнили Филиппа — просто вдруг, сидя за столом в своем кабинете и разбирая бумаги, которые надо было передать в инквизиционный департамент перед увольнением, почувствовал, как в груди что-то шевельнулось. Уши наполнил беззвучный вопль, исполненный безнадежного отчаяния, и развеялся.

Филиппа не стало — и умерла летунница, которую он подсадил мне во время казни дочери. Летунница, которая размножалась, убивая моих несчастных жен.

Я прикоснулся к груди и неожиданно подумал, что Филипп теперь должен быть счастлив. Куда бы он ни ушел, в какие глубины ада ни спустился бы, он встретил там Анжелину и свою жену. Встретил и наконец-то понял, что его долгий путь с войны окончен.

Мне стало грустно — но лишь на минуту.

Через два дня я получил увольнение и расчет, а к Кайе пришли из “Ежедневного зеркала” с просьбой об интервью для статьи. Когда редактор рассказал о том, что хочет, Кайя с надеждой посмотрела в мою сторону и уверенно сказала:

— Я хотела бы сама написать эту статью. Скажем так, из первых рук, без искажений. Мог бы получиться целый цикл, приключений у нас вышло много.

Я не мог не улыбнуться. За этот месяц нам и правда многое пришлось пережить. Мы встретили настоящих друзей, победили мстителя, а самое главное — нашли друг друга.

Редактор озадаченно нахмурился.

— А вы уже пробовали писать? — поинтересовался он. Кайя с достоинством кивнула и, зайдя в свой новый кабинет, который я велел переоборудовать для ее работы вместо одной из гостевых комнат, принесла большую белую папку с газетными вырезками.

— Вот, это мои статьи, — объяснила она, протянув папку редактору. — Я много писала в школьную газету и всегда хотела заниматься журналистикой. Взгляните сами!

Некоторое время редактор перелистывал вырезки, вчитывался в некоторые статьи, а потом довольно заявил:

— Что ж, кажется, я нашел еще одного журналиста! Приступайте к работе, госпожа Лансеберг, первую статью