Похоже, что из неметчины приезжали к нам не только шарлатаны вроде вчерашнего эскулапа. Фрол Исаевич, вспомнив учителя, едва не прослезился и принялся превозносить его замечательные таланты и душевные качества.

Выслушав несколько историй о Кохе, я изложил причину, по которой, собственно, и побеспокоил хозяина. Оказалось, что в доме бумага есть, но только гербовая, на которой пишут прошения. А грифельной, или как ее называл Котомкин «аспидной» доски, на которой пишут школяры, за ненадобностью не имеют.

Однако, меня уже обуял зуд учительства, я не захотел ждать пока найдут писчую бумагу или грифельную доску, и придумал, как обойтись имеющимися средствами. По моей просьбе, подмастерья отыскали гладкую доску. Я позаимствовал в мастерской кусок мела и отправился к Але, на ходу изобретая методику, по которой буду обучать ее грамоте.

Как меня учили читать, я, за давностью лет, позабыл. Из букваря помнилась одна ключевая фраза «Маша мыла раму». Как называли буквы в старину, я помнил, правда, не все, а штук пять-шесть. Пришлось придумывать предметы, начинающиеся с нужных букв. Навскидку у меня ничего не получилось. Вряд ли Аля имела представление, что такое апельсин, абрикос или арбуз, как и я не представлял, чем армяк отличается от поддевки. В конце концов, подбирая слова на букву «А» я остановился на «амбаре», хотя чем амбар отличается от риги или сарая, я решил предоставить разбираться самой ученице. Дальше пошло чуть легче «Б» — баран, «В» — ворота, «Г» — грабли.

Алевтина с нетерпением ждала начала урока. Я не стал испытывать ее терпение и набивать себе цену, сразу же приступил к обучению.

Теоретическую часть о том, что слова состоят из звуков, звуки складываются в слоги, она прослушала, вытаращив глаза и от усердия мысли прикусывая губу. Дальше началось непосредственное изучение и запоминание букв.

Я написал их мелом на доске, снабдил примитивными рисунками, объяснил, чем буквы отличаются в начертании и как произносятся, после чего велел их запомнить. Аля с полчаса рассматривала доску, но при проверке оказалось, что ничего не усвоила. Я заподозрил, что или она тупая ученица, или я фиговый учитель.

— Алечка, — сказал я спокойным голосом, — грамота очень простая и нужная вещь. Ее свободно осваивают совсем маленькие дети. Если ты постараешься, то научишься быстро читать и писать. Представляешь, ты сама сможешь читать Писание, житие Святых. — «А если повезет, то и Александру Маринину», — добавил я про себя. — Ты будешь не хуже дворян и уж точно лучше неграмотного отца Евлампия.

От ахинеи, что я нес, меня поташнивало, но Аля прониклась и начала смотреть на учебу как на труд, а не развлечение.

Я начал все сначала, и дело чуть стронулось с мертвой точки. В разгар занятия в комнату вошла хозяйка накрывать стол к обеду и застала Алю в тот момент, когда она пыталась перерисовать букву «А». На хозяйку Алина образованность произвела такое сильное впечатление, что она с минуту стояла с открытым ртом, а потом начала перед ней жутко заискивать. У бедной девушки тут же началась мания величия и произошла переоценка ценностей. Ведь благодаря грамоте богатая горожанка стала смотреть на нее, нищую сироту, снизу вверх!

— Буду учиться, пока не научусь, — нагло заявила новоявленная «барышня-крестьянка», как только хозяйка вышла из комнаты.

— Будешь, — согласился я, — как только пообедаем.

Удивительное дело, непомерно обильный завтрак уже рассосался в желудке без следа. Мне было любопытно, чем нас порадует обед. Радость, конечно, случилась, но не чрезмерная. Все-таки людям еще предстояло трудиться до вечера, потому обед оказался до обидного скромным. Нам подали постные щи, пирог с красной рыбой, назывался он «с визигой», налимью уху с грибным пирогом и на сладкое «пирог с вареньем». Из каких ягод это варенье, и как оно делается, я так и не узнал, на это резервов моего желудка не хватило.

Напитки были представлены водкой, домашним пивом, посредственного качества полусладким вином «романея» и неизменным квасом.

Было понятно, что хозяева не хотят ударить в грязь лицом перед «знатным» гостем и шикуют на грани возможного. Я решил при первой возможности тактично умерить их хлебосольство, а пока предался греху чревоугодия. Вся еда была совершенно экзотична для меня и необыкновенно вкусна.

У Али после выздоровления взыграл молодой, волчий аппетит, да и, правду говоря, большинства блюд она никогда не пробовала ни в доме приемных родителей, ни в людской.

С трудом дождавшись, когда уберут со стола, я прилег на полати вздремнуть после обеда. В голове все плыло, веки сами собой смыкались, самое время было нагулять во сне немного «осанистости». Однако уснуть мне не удалось.

— Гриб — «ги»? Дым — «ды»? — каждые полминуты выпытывала у меня честолюбивая подруга.

— Амбар — «о»?

— А.

— А?

— Да, «а». Ты отдохнуть не хочешь? — с надеждой спрашивал я.

— Ворота — «вэ»?..

В конце концов, я не выдержал и сбежал из комнаты под предлогом, что мне нужно переговорить с Котомкиным. Он, счастливец, спокойно отдыхал после обеда.

Я встретил его жену, носившуюся из конца в конец дома по каким-то своим делам.

Не отчетливо помня ее имя, я пробормотал что-то невразумительное вроде «Маривана»:

— Нельзя ли вечером где-нибудь помыться? — полюбопытствовал я.

— Можно, — с непонятной для меня гордостью ответила она, — мы не нищие какие, в свою баню ходим, а не в общую. К вечеру истопят.

— Спасибо, — поблагодарил я ее, — еще нельзя ли, чтобы к ужину подали просто хлеба и чая.

— Можно, — легко согласилась хозяйка и убежала по своим делам, оставив меня в сомнении, правильно ли она поняла мою просьбу. Или ужин будет само собой, а хлеб с чаем отдельно.

Весь дом, кроме хозяйки, отдыхал, и, чтобы никого ни беспокоить, я вынужден был вернуться к себе.

— Проверяй! — распорядилась Аля, едва завидев меня.

Я отобрал у нее доску, стер с нее тряпкой рисунки, а буквы поменял местами.

Она немного затруднилась, но потом собралась и правильно назвала аж восемь букв.

— Молодец, — совершенно искренне похвалил я.

Аля от удовольствия просияла.

— Только не пойму, — задумчиво сказала она, — зачем мне все время читать про амбар и ворота.

Я вздохнул и начал все с начала. В конце концов, я догадался научить Алю тянуть звуки, и мы прочитали несколько слогов. Дело пошло на лад. Продолбив два часа одно и то же, я опять сбежал от прилежной ученицы и сходил навестить Дуню. Без медицинской помощи она быстро поправлялась. Возможно, большой терапевтический эффект оказали любовь и усиленное питание. Со слов матери я узнал об одной довольно забавной закономерности. После моих посещений девушка начинала чувствовать себя гораздо бодрее. Я сначала не обратил на рассказы хозяйки внимания, воспринимая их как обычный комплимент, но потом и сам заметил, что в моем присутствии у Дуни на щеках появлялся румянец, и глаза начинали блестеть.