Разумеется, беззаботно добавил Тям, есть еще несколько важных дополнительных расходов, таких как еда и чаевые, и он их в счет пока не включил.

Он выжидающе взглянул на меня.

– Да, – согласилась я. – Еда, безусловно, очень важная дополнительная статья расходов.

Список до боли напоминал мне требования сайгонского Союза коммунистической молодежи, выдвинутые перед нашим путешествием по Меконгу. Я повнимательнее пригляделась к моему новому другу, и мне показалось, что он даже чем-то смахивает на Фунга. Может, они братья?

Тям нетерпеливо тыкал в конечную сумму указательным пальцем, чтобы я не отвлекалась. Я еще раз просмотрела список.

– Насчет лошади, – сказала я. – Триста тысяч донгов в день это как-то слишком. И вот это описание – «половозрелый» – как-то меня тревожит. Что, если скакун потеряет голову, увидев симпатичную кобылку, и ускачет, прихватив мое драгоценное оборудование для съемки?

– Найдем кобылу, – тут же пообещал Тям.

Он раздобудет мне молодую лошадку, мягкую и уступчивую, как и подобает представительнице слабого пола. При этих словах он многозначительно посмотрел на меня.

– И вот еще, – заметила я, – есть одна маленькая проблемка – гонорар. Неужели вы действительно оцениваете себя дороже лошади? И вообще, сколько груза вы намерены тащить на себе?

Он выхватил у меня счет и на секунду вгляделся в цифры, затем приказал дать ему ручку. Я нашла ручку и протянула ему. Он аккуратно зачеркнул «300 000 донгов» напротив слова «лошадь» и вписал «500 000». Затем спрятал мою ручку себе в карман и отдал мне бумажку. Поистине гениальное решение.

Я не видела ничего странного в его подсчетах, кроме лишнего нуля в конце каждой цифры.

Я встала и пожелала ему хорошего дня.

Он закричал мне вслед, требуя, чтобы я заплатила ему гонорар посредника – ведь он весь день потратил на составление списка. Я задумалась на минутку и протянула ему пару банкнот чисто символического номинала, но наши оценки его услуг вновь разошлись по меньшей мере на два нуля, поэтому и эта сделка провалилась, став жертвой арифметических трудностей и странностей человеческой природы.

Джей совсем пропал, когда в пятницу вечером приехали туристические автобусы. Наконец мне удалось отыскать его и рассказать о тропе в горы, куда можно отправиться на неделю или две, ночуя в деревнях по пути. Он же ясно дал мне понять, что не хочет тащиться непонятно куда навстречу людям, не знающим ни английского, ни электричества. Я даже не стала его уговаривать. В Шапе и так было достаточно бесстрашных путешественников, приехавших, чтобы побывать на воскресном рынке, – наверняка удастся найти кого-нибудь еще, кто захочет поехать со мной всего на неделю.

К воскресному вечеру моей уверенности поубавилось. Воскресный рынок закрывался, туристы готовились сесть обратно в грязные белые микроавтобусы и вернуться в Ханой, а я так и не нашла ни одного человека, которого заинтересовала бы уникальная возможность провести неделю среди горных племен. У большинства путешественников маршрут был строго расписан, и следующим пунктом значилось побережье. Те, у кого находилась свободная неделя, бледнели при мысли, что придется спать на земляном полу вместе с курами.

Оставалась одна надежда, что тех, кто отважится приехать в Шапу в будни – пусть их будет немного, – так просто не испугаешь. Но в понедельник и вторник мне не встретилось ни одного европейского лица. Настала серая и дождливая среда. Отправившись на поиски тарелки горячего супа, я увидела за соседним столиком пару французов, сидевших с несчастным видом. Они приехали в дождь, несколько дней просидели в сырой и унылой комнате отеля и теперь в дождь же уезжали. Они плохо рассчитали приезд и пропустили важные рыночные дни. Я заметила, что небольшой поход в горы позволит им не только увидеть с десяток волшебных маленьких деревушек, но и погреться на солнышке выше облачного покрова. А через несколько дней будет еще один рыночный уикэнд, такой же, как предыдущий.

В ответ на это они отвернулись от меня и еще мрачнее уткнулись в свои чашки с кофе и тарелки с багетами, вознамерившись и дальше киснуть, осуждая все нефранцузское, особенно американцев и супы, подаваемые на завтрак.

В ту ночь я залезла на плоскую крышу гостиницы и смотрела, как внизу туман стелется по долине, свиваясь в колечки над залитыми лунным светом рисовыми террасами. Настало время мне узнать, как живут малые народности, но не на мощеных улицах и рынках Шапы, а в их собственных деревнях, где они следуют своим традициям и поверьям. Коль скоро мне не найти попутчика, пусть будет так. Я отправлюсь одна. На этот раз – пешком.

Тропинка шла под легким уклоном вниз по склону горы, мимо разбросанных по полям хижин, окутанных печным дымом и утренним туманом. Впервые за много дней я оказалась одна. Над моей головой ветер колыхал луга, цветущие солнечно-желтой горчицей. Внизу виднелись блестящие спины буйволов, наполовину утопленные в мерцающей глади рисовых полей.

Передо мной на тропинку вышла женщина с зонтиком через плечо, защищавшим ее от первых лучей утреннего солнца. Чуть дальше шагали две степенные матроны, тяжело навалившись друг на друга и переступая через неровные булыжники. Завернув за угол, я увидела еще шестерых человек, потом их стало восемь; все были разодеты, как на рождественский ужин, и еле тащились по изрытой ямами дороге, ступая в неудобных туфлях, явно придуманных каким-то человеконенавистником. Процессию возглавлял угрюмый и зловещий барабанный бой.

Я поспешила мимо отставших, желая разгадать секрет таинственного шествия или хотя бы обогнать толпу. Визгливый гобой вдали подвывал в такт мрачному стуку барабана. Трое малышей, присев на корточки в грязи, набивали камнями и без того раздувшиеся карманы. Белые повязки на их головах резко контрастировали с черными вихрами. Еще до того, как я увидела раскачивающийся алтарь и ящик с пышным узором, я поняла, что передо мной траурная процессия, которая вскоре свернет с дороги, чтобы отыскать на открытом ветрам холме участок, усыпанный дюжиной покосившихся каменных надгробий.

Я отошла в сторону, пропуская скорбящих. Хрупкая старушка взглянула на меня, проходя мимо, улыбнулась в ответ на мою улыбку и протянула мне руку, приглашая пойти рядом.

Покойнику только что исполнилось шестьдесят девять, рассказала она, он оставил после себя жену и восьмерых детей, которые горько его оплакивали. Он умер от рака желудка, однако прожил достаточно, чтобы увидеть рождение правнуков. Ему будет что рассказать, когда он займет свое место среди предков.