Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой Тёмочка. Мой.
[1] Нервы «Слишком влюблён».
[2] Chris De Burgh «The Lady In Red».
Артём
Сижу на полу на балконе и смотрю бессмысленным взглядом в потухший экран своего старого телефона. Отправил Бэмби сообщения, чувствуя себя невероятно паршиво. Какого хера свалил? Она же просила меня остаться, но нет блять. Приревновал её дико в этому напыщенному пижону Марку, который выдернул меня из того странного дурамана, в котором я находился всякий раз, стоило приблизиться к Соне. Коснуться её. Запах почувствовать. В глаза невинные зелёные заглянуть.
Кто бы мне сказал, что ревность может выедать внутренности, железной рукой сжимать горло и заставлять трястись от ярости, я бы не поверил. Не поверил месяц назад. Пока сам не испытал всю гамму этих выжигающих изнутри чувств.
Прошёл месяц с того момента как я впервые увидел Соню у доски. Хрупкую нежную девчонку, которая сразу же вызвала незнакомые пугающие чувства в моей груди. Мне хватило месяца. Ровно тридцати дней, чтобы осознать, что мои чувства мой интерес к этой девчонке вызван не дебильным желанием отомстить Кате. Нет. То был лишь повод, чтобы прятать свои чувства. От самого себя.
Потому что я блять не верил женщинам. Считал всегда их лживыми тварями, которые сначала в душу залезут, поселятся в сердце, а потом сваливают на год, чтобы вновь заявиться, как ни в чём не бывало. И я блять любил свою мать. Любил и ждал, как преданный щенок. Верил, что у неё срочные дела. Что она не может ко мне приехать. Пока блять не понял, что это всё ебанная ложь. Каждое. Чёртово. Слово. Из уст этой лживой мрази. Кто-то скажет, мол "она твоя мать, как ты можешь о ней так говорить"? А я блять могу. Могу, когда десять раз, те, которые я запомнил со своего четырёхлетнего возраста, она кидала меня.
Целовала в лоб, говорила, что любит и сваливала практически на целый год. И я бы верил дальше. Верил ей, если бы будучи подростком не услышал, как она орала бате, что отсудит у него меня.
— И зачем он тебе? — помню холодный и злой голос бати, каким он ни разу в жизни со мной не говорил. — Ты ведь не работаешь, а деньги, которые я тебе даю, на наркоту спускаешь.
— Да пусть он хоть в детском доме живёт, лишь бы не с тобой. Ты мне жизнь сломал!
— Ты хочешь его забрать, только для того, чтобы мне насолить?
— Да нахрен он мне сдался? Сопляк этот. Я никогда не хотела детей. Лучше бы аборт сделала и мамаше своей ничего не говорила. Тогда бы уговорам её не поддалась.
Раздался громкий звук пощёчины и женский вскрик:
— Не смей больше и слова говорить о моем сыне. Пошла вон из моего дома. И больше никогда сюда не заявляйся.
— Я на тебя в суд подам! — истеричный визг.
— Подавай, — смеётся отец. — Все вопросы только через суд.
С тех пор я усвоил, что все бабы твари. Каждая из них ищет выгоду. И будет лгать тебе в глаза, водить за нос и купаться в твоей любви.
Но Соня… Соня блять совершенно другая. Соня исключение из всех правил.
Мой наркотик. Моя зависимость. Меня блять крутит, если я её не вижу больше суток.
Выворачивает, как наркомана при ломке.
Я хочу расквасить рожу этому пижонистому Марку, который крутится всю неделю вокруг моей Бэмби. Я ему чётко дал понять, что это девчонка моя, но этот урод тянет к ней свои клешни.
Держусь из последних сил, когда вижу, как в коридоре она мило с ним беседует. Держусь, чтобы не усугубить положение. И так всё, откровенно говоря, хуёво, после того, как я наговорил Бэмби той херни. И я наблюдаю. Скрипя зубами, наблюдаю за тем, как моя Соня улыбается этому белобрысому уроду. Ему, а не мне.
Подсаживаюсь к ней, кинув презрительный взгляд за соседнюю парту, где трусливо прячет взгляд Паша и с немым обожанием во взгляде на меня смотрит Маша.
Чувствую, как Соня напрягается каждой клеточкой своего тела. И я провожу мизинцем по тонкому запястью, чтобы её успокоить.
Я молчу потому что блять не знаю что сказать. И так ни разу и не смог с ней нормально поговорить в течение всей недели. Ждал среды. Ждал гребанной среды, как дня рождения в детстве.
Этот день недели стал моим любимым, потому что только в среду моя девчонка сидела на моей кухне, прижимаясь тёплой коленкой к моему бедру. Только в среду после её ухода в моей квартире оставался её запах.
Но Бэмби отказалась от занятий. Прислала сообщение:
"Я нашла себе другого репетитора, Артём. Больше не буду отнимать твоё время".
Сбил костяшки пальцев в мясо, пытаясь унять свою ярость. Она отсекает все пути. Не даёт возможности подобраться ближе. Не даёт шансов исправить положение. А я блять не знаю как. Я никогда в жизни не бегал за девчонками. Никогда не признавался в своих чувствах даже бате. Не знал красивых слов.
А с Бэмби хотелось быть ебанным принцем. Орать серенады под её окном. Надеть доспехи и на коне за ней прискакать. Чтобы увидеть её улыбку. Смех услышать. И восхищение во взгляде заметить.
Увидеть не только боль в перемешку с болезненной любовью, которой я блять ещё не заслужил, а счастье.
На вечеринке в субботу я жду удобного момента, чтобы к ней подойти. Купил грёбанный кулон в виде олененка Бэмби, который ассоциировался у меня с ней. И ждал удобного момента, чтобы его вручить ей.
Кулон прожигал руку, которую я держал в кармане.
Моя девочка вплыла в зал в белом платье. Чуть выше колен, открывающем вид на худые коленки, которые сводят меня с ума. Короткие рукава и открытые плечи. Залипаю на её ключицах. Даже с такого расстояния не могу отвести взгляда. Тянет к ней магнитом.
Но я не иду. С титаническим усилием воли остаюсь стоять на месте.
Жду удобного момента. Жду… пока к ней подходит снова этот мудак. Цветочки дарит.
Отворачиваюсь. Залпом выпиваю приторный сладкий сок, чтобы прогнать горечь, которая оседает на языке. Жаль, что здесь нет ничего покрепче, слишком яро следят за тем, чтобы никто не пронёс алкоголь в школу.
Ничего не значащий флирт с десятиклашкой помогает усмирить своего зверя, который рычит, беснует, рвётся вырвать из рук Марка Бэмби. Они кружат по залу. А у меня сердце в желудке сводит от ревности. Спазмами сжимается.
Этот урод сваливает с горизонта.
Вижу, как девчонка в растерянности стоит одна в центре танцпола. Переминается с ноги на ногу и двигается на выход. Иду за ней как привязанный. Сжимаю кулон в кармане. Смотрю только на её спину, по которой рассыпались локоны светлых волос, каждый из которых хочется намотать на пальцы, поднести к носу, втягивая неповторимый аромат.
И только краем глаза успеваю заметить, как Маша шагает резко в сторону, задевая плечом Соню. Эта сучка начинает верещать. Мерзко. Громко. На одной визглявой ноте.