Феокл все же поведал мне о желании царя Боспора. Сатир потребовал от первых граждан полиса, чтобы Феодосия, как в старые времена существования симмахии, вошла в Боспорское царство.

– Что вы ответили Сатиру? – спросил я.

– Обещали подумать, – ответил Феокл.

* * *

После встречи феодоситов с царем Боспора прошла неделя, а Совет первых (граждан) все «думал» и не спешил с ответом к царю. На самом деле они ждали помощь из Гераклеи, а Сатир тем временем разорял хору и таки поставил дамбу на речке. В полисе стало еще меньше воды, и скоро, как мне кажется, боспорцы перекроют своими кораблями выход из порта. Только морем в Феодосию еще поступали еда и вино.

Я и мои воины бездельничали. Нас хорошо кормили и ничем, никакой работой не обременяли. И будто бы номадов все устраивало, только не меня. Я места себе не находил, предвидя, чем все это бездействие может закончиться. На кону стояли наши жизни!

Жизнь сама предлагает нам многие вещи, которые иной раз силой не возьмешь. Только мы слишком глупы, чтобы оценить это. Ждем, чтобы кто-то принял решение за нас или предоставил готовый, блестящий план действий. А ведь в жизни много дается по частям, а нам остается лишь сделать выбор, каким бы он трудным ни был. В жизни часто бывает так: она предлагает плод, он и зрелый и вкусный, однако немного подгнивший. Имеет ли смысл выбрасывать его? Выбросить и сидеть потом с пересохшим ртом.

Я так и поступил, наверное…

Местный рынок манил меня не только запахом свежего молока, лепешек, сыра и яблок. Я слушал разговоры, и для меня не была важна их суть, я слушал человеческие голоса, так, как можно слушать шум прибоя у моря. В один из таких вечеров я стоял, опираясь о ствол раскидистой яблони, уже начавшей терять листву, когда почувствовал прикосновение влажных губ к мочке моего уха и услышал тихий шепот:

– Я знаю, родной, тебе все равно, есть на свете Опия или нет ее. Ты – каменный. Бездушный маста марману, неживой. Но я-то дышу, вижу, слышу и живу! Вот лягу сейчас у ног твоих пыльных и никуда не уйду. Еле стою на ногах. Приплелась кое-как, чтобы увидеть тебя, ненаглядный.

Услышав шипение этой змеи, желанной змеи, я подскочил как ошпаренный и, развернувшись к ней, с трудом сдерживая желание закричать, спросил:

– Что ты хочешь?

Без смущения она ответила:

– Сделай меня своей женой…

– Остановись, я не хочу больше тебя слушать.

– Не хочешь женой, сделай любовницей. Рабыней, наложницей. Я согласна. Лишь бы остаться с тобой!

Эта женщина по-прежнему сводила меня с ума. Мое тело хотело ее до звона в ушах, и я принял решение: «Если тебе достался подгнивший плод, не лучше ли удалить гнилое место, а остальное съесть?»

Мы вместе ушли с рынка, спустились в порт, прошлись по берегу моря, а потом поднялись к акрополю. Опия рассказывала мне историю о сколотах и сарматах. Ее предков скифы называли – оюрпата. Это название в переводе на эллинский язык – «мужеубийцы», так «оюр» значит «муж», а «пата» – «убивать». Вскоре мне стало ясно, что Опия рассказывает об амазонках, которых когда-то пленили греки.

В открытом море эти воительницы напали на своих пленителей и всех их убили. Они не умели обращаться ни с рулем, ни с парусами, ни с веслами, и поэтому после избиения мужчин стали носиться по волнам по воле ветра. Так корабли плыли сами по себе, пока не пристали к неизведанной земле. Амазонки ступили на берег и, встретив первый табун лошадей, захватили его, сели верхом и стали грабить, как оказалось, владения скифов.

Скифы не знали ни их языка, ни одежды, ни народности и, приняв воительниц за мужчин, стали драться с ними. Амазонок было меньше, и они отступили, оставив на поле боя трупы соратниц. Вскоре скифы обнаружили, что воевали с женщинами, и решили никоим образом больше не убивать их, а послать к ним самых младших своих соплеменников из мужчин, приблизительно в таком числе, сколько было амазонок. Юношам было приказано стать лагерем напротив лагеря амазонок и не сражаться с ними, а если те нападут, убегать. А когда амазонки прекратят преследование, снова вернуться в лагерь. Так решили на совете скифы, желая иметь детей от этих женщин.

Посланные юноши сделали все так, как им приказали старшие, и вскоре амазонки, заметив, что молодые мужчины пришли без всякого злого умысла, сблизились с ними. Поскольку юноши, как и амазонки, ничего кроме коня и оружия не имели, то вели с ними схожий образ жизни – охотились и грабили.

Мужчины так и не смогли научиться языку женщин, но женщины переняли язык мужчин. Когда они стали понимать друг друга, юноши сказали амазонкам следующее: «У нас есть родители, есть и имущество, не будем же дальше вести такую жизнь, но вернемся в наше общество и будем жить в нем. Женами нашими станете, и никакие другие женщины, только вы». Амазонки ответили, что не смогут ужиться с женщинами скифов, ибо те не скачут верхом и не стреляют. Они предложили юношам вернуться в семьи, забрать свою долю имущества, а жить в другом месте с амазонками.

Когда юноши вернулись, то амазонки сказали им: «Нам становится боязно и страшно при мысли о том, как нам жить в этих местах, с одной стороны, потому, что мы отняли у вас отцов, а с другой – потому, что сильно разорили вашу страну. Но так как вы желаете иметь нас своими женами, то вместе с нами сделайте следующее: снимемся с этой земли и переправимся через речку Танаис и там поселимся».

Юноши и на это согласились. Переправившись с амазонками через реку, они шли к востоку три дня от Танаиса и три от озера Меотиды к северу. Там они поселились и живут теперь. Поэтому сарматские женщины ездят верхом на охоту с мужьями и без них, выходят на войну и носят одинаковую с мужчинами одежду.

Тут Опия слукавила, на ней был дорийский хитон, почти не скрывавший упругую грудь и стройные, обутые в сандалии ноги. Правда, шерстяной платок – диплакс, она держала в руке, иногда, когда навстречу нам шли мужчины, накидывала его на плечи.

Мы подошли к усадьбе Феокла и присели на мраморные ступени храма Аполлона.

– Я буду тебе опорой. Помощницей в нелегких трудах. Я стрелы твои возьмусь точить, щиты менять и ухаживать за твоим конем, только не прогоняй. Ладно?!

Тогда я воспользовался той малостью, что мне предложила жизнь, поцеловал Опию. А когда во мне разгорелся пожар, я поднял сарматку и на руках понес в гранатовую рощу, она не отдалась мне сразу. Потребовала выслушать ее:

– Буду твоей рабыней. Только сделай одно…

– Говори, что мне сделать? – спросил. И в тот момент я действительно готов был много чего совершить ради нее.

– У тебя же есть воины? Перебей стражу у ворот и впусти в город сарматов Гнура. Он станет тебе братом!

Она снова меня предала, мои чувства и мою страсть…

Я не спешил выплеснуть все, что почувствовал в тот момент. Черт с ней, с любовью! Мне вспомнилось, как я переживал, оказавшись за стенами Феодосии, что угодил в ловушку, и снова подумалось: «…по своему характеру и побуждениям противники могут быть самые разные. А это значит, между прочим, что бывают противники, которых в определенный момент можно превратить в союзников…»