В первый же день на новой службе Шейлер обнаружил, что работать ему предстоит в кабинете, в обыденной и весьма банальной обстановке, совсем не похожей на ту, какой представляли себе его друзья, одержимые теорией заговоров. (В те времена, конечно, Дэвид не имел никакого отношения к теориям заговора. Он приобщился к ним значительно позже, когда покинул не столь уж чарующий мир тайных элит и вернулся в обыденную жизнь.)

— Это был абсолютно обычный кабинет, — сказал он. — У вас имелась корзина для входящих бумаг и корзина для бумаг исходящих. И в вашу задачу входила обработка информации. Единственное отличие от работы рядового клерка заключалось в том, что ваша ошибка могла стоить кому-то жизни. И я счастлив, что был одним из тех, кто делал мир более спокойным, участвуя в предупреждении серьезных терактов. В общем, работа была вполне достойная. Но в ней были свои странности. К примеру, там заводили дела на самых разных людей, типа Джона Леннона, Ронни Скотта, и на большинство из тех, кто со временем занял министерские посты в правительстве лейбористов. Людей обвиняли в сочувствии коммунизму по самым глупым причинам. Даже завели дело на двенадцатилетнего мальчугана, написавшего в ЦК коммунистической партии письмо с просьбой предоставить ему информацию для сочинения по коммунизму, которое парню задали в школе. На него приклеили ярлык сочувствующего коммунистам.

— А смог бы этот мальчишка когда-нибудь узнать, что в «МИ-5» на него заведено дело? — спросил я.

— Нет. Конечно, нет, — ответил Дэвид.

Время от времени Шейлер, правда, выходил и на оперативную работу, но не часто.

— Однажды я отправился на демонстрацию, переодевшись анархистом. Какой-то парень сунул мне в руку листовку — «Что вам известно о Союзе против выборов?». Именно этот союз я тогда и изучал в «МИ-5». И мне хотелось ему ответить: «Намного больше, чем тебе, дружище!».

Мы беседовали с ним о его знаменитой секретной встрече с PT16B по поводу покушения на Каддафи, о бегстве в Европу, о месяцах, проведенных на французской ферме, об аресте и заключении. В конце концов, наш разговор перешел на Рэйчел Норт. Шейлер был, по его словам, уверен в том, что ее на самом деле не существует.

— Позвольте мне рассматривать Рэйчел Норт в качестве составной личности, созданной «МИ-5», — сказал Дэвид. — «Рэйчел Норт» — как раз то, чем занимаются многие разведки.

— Но вы же встречались с ней лично, — возразил я.

— Да, знаю, я встречался с ней лично, — ответил Шейлер. Внезапно он заговорил быстрее и намного громче: — Она действительно может существовать как вполне реальный человек, но это не означает, что за ней не стоят пятеро других людей, которые пишут в Интернете от ее имени.

— Ну, это уж вы загнули! — заметил я.

— Вам стоит внимательнее просмотреть ее многочисленные посты, — возразил Дэвид. — Представьте, сколько текста Норт могла напечатать за один раз.

— Да, печатала она очень много, — согласился я. — Вне всяких сомнений.

— Люди, принадлежащие к нашему движению, пришли к выводу, что от нее исходило слишком много постов, чтобы можно было всерьез поверить, что они написаны одним человеком.

— Ну, вы же знаете этих блогеров, — сказал я. — Они все пишут и пишут, пишут и пишут. Я не могу понять зачем, ведь им не платят.

— У меня также вызывает подозрения и тот факт, что Норт отказывается от участия в пресс-конференции относительно событий 7 июля, — продолжал Дэвид. — Почему она не желает, чтобы ее спокойно и подробно расспросили о том, что тогда произошло?

— Но ведь она же была в том вагоне! — не вытерпел я. — Она была в ВА-ГО-НЕ. Неужели вы действительно хотите, чтобы человек, который оказался почти в эпицентре взрыва, отвечал на вопросы тех, кто сутки напролет сидит в Интернете, и позволил убедить себя, что в поезде не было никакой бомбы?!

Мы злобно смотрели друг на друга. Я выиграл раунд. Но тут Шейлер улыбнулся, как будто намекая на то, что у него есть козырь и посущественней. Наступил момент, говорила его улыбка, перейти к по-настоящему серьезным аргументам.

— Когда Рэйчел Норт пришла на одно из наших собраний, — сказал он, — у меня возникло впечатление, что в ее поведении имеются признаки… — Он сделал паузу. — Психического заболевания.

— Вы намекаете на то, что Рэйчел Норт психически больна? — переспросил я. Это был удар ниже пояса.

— Меня поразило то, с каким неистовством она набросилась на меня, — сказал Дэвид. — Норт вскочила с места, подбежала ко мне и начала орать. Во всем ее поведении было что-то ненормальное …

— Да просто она считала происходящее безумием… — попытался я возразить.

— Она не пожелала даже взглянуть на доказательства, — перебил меня Дэвид. — Точно так же, кстати, как и вы, Джон. Точка зрения, не принимающая во внимание свидетельства противоположной стороны, считается предвзятым мнением. Говорить, что теракт 7 июля есть дело рук мусульман — тех троих парней из Лидса и одного из Эйлзбери, — настоящий расизм, Джон. Расизм! Расизм! Полагая, что это совершили именно они, вы проявляете себя как откровенный расист по отношению к мусульманам.

Повисло молчание.

— Ладно, хватит, заткнитесь, вы меня уже достали, — пробормотал я.

В тот вечер я позвонил Рэйчел и сообщил, что встречался с Дэвидом Шейлером.

— И что же он сказал? — спросила она.

— Что вы либо не существуете, либо психически больны.

— И все из-за той идиотской встречи… По их версии, я якобы вышла на сцену и начала опровергать их бред. Но это же не так! Все вдруг начали орать. Вся комната буквально взорвалась криком. Мне, конечно, пришлось повысить голос, чтобы меня было слышно. Однако они продолжали вопить. И я тоже кричала…

Полный вариант моего интервью с Дэвидом Шейлером через несколько недель транслировали на «Радио-4 Би-би-си». За несколько часов до его выхода в эфир у меня началась паника. Наверное, функция моей миндалевидной железы зашкаливала. Не открыл ли я своей последней фразой, обращенной к Дэвиду Шейлеру, ящик Пандоры? Не вызову ли обнародованием нашего с ним разговора ненависть со стороны участников «Движения за правду о 7 июля»? Не начнут ли они преследовать меня так же, как они преследовали Рэйчел? Но я уже ничего не мог изменить. Механизм был запущен. Где-то внутри здания Би-би-си пленку уже вставили в магнитофон и вот-вот начнется эфир.

На следующее утро мне было очень страшно открывать свой почтовый ящик в Интернете. В конце концов я все-таки решился. И — к огромной своей радости — обнаружил, что он заполнен благодарностями от слушателей. Все сходились в одном: я нанес серьезный удар по абсурду от лица сторонников рационального мышления. Было очень радостно. Всегда приятно, когда тебя хвалят за умение рационально мыслить. Интервью с Шейлером стало одним из самых популярных в моей карьере. Публика была в восторге. Участники «Движения за правду о 7 июля» вообще проигнорировали интервью. Моя миндалевидная железа пришла в норму. Жизнь продолжалась.