Понятия не имела о чем говорит мальчик, но Андрей с братом, который появился вслед за сыном, кажется, прекрасно все поняли.

— Тебе конец, — зло произнес Костя. С ним заочно я была знакома, не раз снимая его на различных церемониях. Он всегда производил впечатление позитивного и энергичного человека, и сейчас казалось странным видеть его рассерженным.

— Ты слишком нервный, — похлопал Андрей его по плечу, — тебе надо больше играть в футбол.

— А не пошел бы ты?…

— Не ссорьтесь, сегодня же праздник, — бесшумно возникла женщина, будто сошедшая со страниц Vogue и Harper's Bazaar в их золотые годы.

В ее образе не было ничего вычурного или лишнего — все в идеальной гармонии. Я сразу догадалась, что это и есть мать семейства — Ольга Алексеевна. Не в обиду Льву Викторовичу, но в голове не укладывалось каким чудом эти двое однажды стали парой: на фоне своей жены он казался самым обычным.

— Приятно познакомиться, Виктория, — протянула она маленькую руку с тонкими пальцами.

— И мне, — ничего более внятного не смогла ответить.

— Ну что вы там столпились? — раздался голос из-за спин столпившихся. И каждый отступал в сторону, пропуская вперед ее владелицу. Даже свободное платье не могло скрыть круглый живот девушки. Я вспомнила беременную, которую застала у Андрея. Как я тогда не догадалась, что это Рита? — А мы, кажется, уже встречались? — как и я, она вспомнила ту сцену в офисе. Я лишь надеялась, что она не станет рассказывать всем о той пощечине, свидетельницей которой случайно стала. В ее глазах блеснули искорки и на губах заиграла улыбка. — Проходите уже, — весело пригласила она, и я с облегчением выдохнула. Думаю, мы с ней подружимся.

Андрея сразу “украл” племянник, требуя помочь построить ловушка для Деда Мороза. К нему присоединилось еще несколько детей чуть постарше, и оставалось только удивляться, откуда они берутся, множась прямо на глазах. Скоро я узнала, что это дети приглашенных друзей Кости и Риты.

Меня же, как призовой кубок, “передавали” от одного родственника к другому. И нет, не допрашивали с пристрастием и не изучали, словно под микроскопом. Меня угощая то тем самым печеньем, которым так заманивал меня Лев Викторович, то салатиком, то наливали вина или шампанского и приправляли все это шутками и комплементами, а Костины друзья-музыканты курьезными случаями из концертных туров.

Через несколько часов такого “веселья” я хотела лишь одного — упасть на диван и не вставать до следующего года. Только я присмотрела удобное кресло, как меня снова “похитили”: Андрей поймал меня за руку и увел подальше от шумной толпы в единственную, наверное, свободную комнату.

— Ну что, моя безумная семейка не замучила тебя? — будто проверял, что я не собираюсь бежать при первой возможности. Но я заверила, что при всем желании не смогла бы этого сделать:

— Только перекормила, — медленно обходила комнату по периметру, гадая, где я оказалась.

— Знаю, — словно извиняясь за семью, — с ними никогда не покидает чувство, что они готовят тебя на убой.

Я рассмеялась и остановилась напротив знакомой установки.

— Это что? Караоке? — и без разрешения принялась проверять работает ли та.

— Старая родительская забава, — с ностальгией и долей сожаления глянул на микрофон у меня в руках, — которую они забрали собой их прежней жизни, когда это было нашим единственным развлечением.

— Так ты не родился в золотой колыбели? — куда-то нажала и это гулким звуком отдалось в динамиках.

— Вы ничего не знаете обо мне, Виктория, — иронично попытался пристыдить меня. — Наша семья была рядовой, средний класс.

— На чем же вы поднялись? — протянула ему микрофон, как заправский репортер. — Лихие девяностые сыграли свою роль?

— Я не такой старый, — оттолкнул мою руку, не желая поддерживать игру, — чтобы подняться в девяностые.

— Не нервничай, в твоем возрасте это вредно, — прогремел мой голос из динамиков, когда я сама заговорила в микрофон. Полностью включила караоке, и начала перебирать базовый репертуар.

— Что ты делаешь? — заподозрил, что я задумала нечто безумное.

— Это же караоке, — объясняла логику своего поступка, — собираюсь спеть.

— Все-таки напилась? — вздохнул и потянулся за микрофоном. Но было уже поздно: зазвучала музыка, на экране начался отсчет и появились первые строчки песни.

Глава 32

Андрей

Совсем немного не хватило, чтобы вырвать из рук микрофон, но пьяная Вика была на редкость ловкой. Она убежала в самый дальний угол комнаты и запрыгнул на диван, вообразив его концертной сценой.

— Прошу, не надо, — по первым же аккордам узнал проклятую песню и не хотел слышать ее вновь ни в чьем исполнении, даже если это будет Викино по-пьяному забавное. — Сейчас сползаются откормленные тюлени-гости, которые мирно засыпают возле елки, — и тогда уже я стану объектом для смешков и глупых шуточек.

Но Вика не слушала меня и начала представление. И даже то, что она не могла видеть текст на экране, не мешало — она знала слова наизусть:

Я никогда не была твоей,

Мы вместе были в кругу друзей…(1)

— Откуда ты знаешь это старье? — старался перекричать музыку. — Тебя, наверное, еще и на свете не было, когда она появилась?

— Одним летом я работал в караоке-баре, — прервалась, чтобы ответить, — и женщины в возрасте, бахнув рюмочку другую, очень любили петь “что-нибудь из Аллегровой”.

Пропустив пару строчек, она подхватила последнюю фразу и с прежней артистичностью продолжила:

И вот однажды я поняла,

Что без тебя словно не жила…

Никогда не любил караоке. Каждый считал себя одаренным, но не оцененным, спешил скорей показать себя миру. Как правило, у таких любителей не было ни голоса, ни слуха, и для меня их “душевное” исполнение как ногтями по стекло — невыносимая пытка, от которого мое чувство прекрасного корчилось и умирало в муках. Но у Вики оказался приятный голос, и она почти не лажала. Хотя с такой песней в “три притопа и три прихлопа” надо постараться, чтобы спеть ее мимо нот.

Она добралась до припева и я, наверное, в какой-то мере уже получал невинное удовольствие от ее “концерта”.

Привет, Андрей,

Ну где ты был,

Ну обними меня скорей!

Чувствовал себя дураком, потому что до зубного скрежета хотел исполнить ее просьбу. И так во всём, что касалось Вики. Не мог сохранять выдержку и стойкость в столкновении с ее ней. Подумать только, она девять дней изводила своим молчанием. Девять дней, когда я не мог прикоснуться, поцеловать или просто услышать ее голос. Обиделась, посчитала себя задетой. Я лишь оберегал ее, а она за это медленно убивала меня.