Честное слово, именно так обстояло дело в Ногалесе.

Вот как действует эта система: на каждом оживленном уличном перекрестке размещают четыре группы разноцветных сигнальных фонарей. Каждая группа «смотрит» в одном из четырех главных направлений перекрестка, причем расположены они так, что видны только с одной стороны. В каждой группе по три фонаря: красный, зеленый и желтый. Они подключены к электрической сети, а яркость их такова, что свет заметен с расстояния в милю или около того даже в самый солнечный день. Это не дуговые фонари, а скорее всего очень сильные лампы Эдисона, что весьма важно, так как их можно зажигать и гасить очень быстро, и работают они круглосуточно, по многу часов и даже дней.

Фонари подвешивают высоко на телеграфных столбах или над перекрестками, так что водители и велосипедисты видят их издалека. Когда зеленый свет указывает, скажем, на юг и север, а красный – на запад и восток, то машины движутся в южном и северном направлениях, а транспорт, идущий на запад и восток, останавливается и ждет точно так же, как если бы регулировщик засвистел в свисток и поднял руку, разрешая движение на север и юг и запрещая ехать на запад и восток!

Понятно ли вам? Зеленые и красные фонари заменяют жесты регулировщика; желтые же – как полицейский свисток – предупреждают, что направление движения скоро изменится. В чем же преимущество? – спросите вы. Ведь кто-то, надо думать, сам полицейский, по мере надобности переключает цветные огни. А вот в чем: переключение осуществляется автоматически, на центральном пульте, удаленном от перекрестка на несколько миль!

В этой системе много других чудес, в том числе электрические приспособления, определяющие продолжительность работы каждого сигнала при данной напряженности движения, специальные указатели для левых поворотов или для пропуска пешеходов, желающих перейти улицу… Но главное чудо вот в чем: люди повинуются этим сигналам.

Вы только подумайте! Нигде ни одного полицейского регулировщика, а люди послушны слепым и немым устройствам, как будто они и есть полицейские!

Может, местные жители кротки и послушны, как овцы, поэтому ими можно с легкостью управлять? Отнюдь нет. Из обнаруженных в библиотеке статистических сведений выяснилось, что в этом мире уровень преступности и насилия куда выше, чем в том, где родился я. Может быть, это как-то связано с разноцветными огоньками? Вряд ли. По-моему, обитатели этого мира, хотя и предрасположены к насилию по отношению друг к другу, подчиняются световым транспортным сигналам, поскольку считают их логически обусловленным явлением. Все может быть.

В любом случае это очень странно.

Другие заметные различия в технологии связаны с воздушным транспортом. Нет здесь уютных, чистых, безопасных и бесшумных дирижаблей моего мира. Нет их! Нет! Здешние большие воздушные корабли похожи на виденные нами aeroplanos в том мексиканском мире, где мы с Маргретой трудились в поте лица, чтобы заплатить долги, пока великое землетрясение не разрушило Масатлан. Только тут они куда больше, быстроходнее, громче шумят и летают гораздо выше, чем те, что мы видели раньше; так что можно сказать, что здешние aeroplanos относятся к совершенно иному классу, поскольку называют их «реактивными самолетами». Можете ли вы представить себе гигантский автомобиль, несущийся со сверхзвуковой скоростью? Можете ли вообразить экипаж, летящий в восьми милях над землей? Удастся ли вам представить рев мотора столь громкий, что от него ноют зубы?

Они называют это прогрессом. А я тоскую по комфорту и изяществу «Графа фон Цеппелина». Потому что скрыться от здешних левиафанов просто невозможно. Несколько раз в день одна из таких реактивных штуковин с ревом проносится над миссией – очень низко, поскольку направляется на посадку к летному полю севернее города. Этот рев мне мешает, а Маргрета нервничает.

И все-таки многие достижения в технологии действительно можно рассматривать как прогресс: более совершенная канализация, отличное освещение в домах и на улицах, великолепные дороги, прекрасные здания, множество различных механических приспособлений, облегчающих труд и делающих его более производительным. Я не отношусь к тем дурням, что орут: «Назад к природе!» – и с омерзением смотрят на технику; возможно, я просто немного больше знаю о технике, чем другие, а потому с почтением отношусь к ней. Те, кто презирает технологию, давно померли бы с голоду, если бы современная инженерная инфраструктура перестала существовать.

Мы прожили в Ногалесе почти три недели, прежде чем я наконец смог воплотить в жизнь план, который вынашивал более пяти месяцев… и активно готовился исполнить задуманное с тех пор, как мы приехали в Ногалес (впрочем, выполнение плана пришлось отложить до тех пор, пока я не скопил необходимые средства). Для осуществления плана я выбрал понедельник, мой выходной день. Я попросил Маргрету надеть новое платье, потому что собирался повести свою ненаглядную на прогулку, и сам надел свой единственный костюм, новые ботинки и чистую рубашку… Побрился, принял ванну и тщательно вычистил и подстриг ногти.

День выдался чудесный: солнечный и не слишком жаркий. Мы чувствовали себя прекрасно, ибо, во-первых, миссис Оуэнс прислала брату Маккоу письмо, в котором извещала, что хотела бы, если возможно, остаться у дочки еще на недельку. А во-вторых, мы уже накопили на билет до Уичито в Канзасе. Денег было в обрез, но сегодняшнее письмо миссис Оуэнс означало, что мы сможем отложить еще четыреста долларов на еду и, возможно, доберемся до Канзаса не совсем разоренными.

Я привел Маргрету в кафе, которое высмотрел еще в тот день, когда искал место мойщика посуды. Это было маленькое уютное заведение, расположенное довольно далеко от злачных мест, – типичное старомодное кафе-мороженое.

Мы остановились у входа.

– Самая лучшая женушка в мире, посмотри-ка на это заведение. Ты помнишь разговор, который мы вели, бороздя простор Тихого океана на подстилке для солнечных ванн и здорово сомневаясь в том, удастся ли нам остаться в живых? Во всяком случае, я сомневался.

– Любимый мой, такое не забывается!

– Я тогда спросил тебя, что бы ты хотела, если б у тебя была возможность получить все, что душе угодно. Помнишь, что ты мне ответила?

– Еще бы! Горячий пломбир!

– Верно. Сегодня твой не-день рождения, дорогая, но ты получишь горячий пломбир.

– Ах, Алек!

– Не хлюпай! Терпеть не могу зареванных женщин. А хочешь, закажи шоколадный пломбир с солодовым сиропом или с солодовым порошком – словом, все что угодно. Прежде чем привести тебя сюда, я специально узнавал – здесь всегда бывает горячий пломбир.

– Но мы же не можем себе этого позволить! Нам нужны деньги на дорогу!

– Мы можем себе это позволить! Горячий пломбир стоит пять долларов. А на двоих – десять. И я собираюсь стать транжирой и дать официантке на чай целый доллар. Не хлебом единым жив человек, в том числе и женщина. Женщина, следуй за мной.

К столику нас проводила хорошенькая девушка (но не такая хорошенькая, как моя женушка). Я посадил Маргрету спиной к улице и уселся напротив.