– Пятнадцать минут.

– Ну я и говорю. Раз уж судьба свела нас в этом темном коридоре, я хочу тебя спросить.

Он покорно промолчал.

– Как ты относишься к гомосексуалистам?

– Это плохой вопрос.

– Почему? – спросил я голосом оскорбленной невинности.

– Нельзя о гомосексуалистах говорить так, будто это люди второго сорта.

– Так ты сейчас сам это и сделал.

– Поэтому это плохой вопрос.

– Я понял. Ты считаешь, что это люди такие же, просто у них другие предпочтения. И мы должны их уважать.

– Да.

– А как бы ты выразился про тех, кто во взрослом возрасте пьет грудное молоко? Или, чего доброго, любит экскременты?

Дунаев поморщился и не ответил.

– Я вот не хочу уважать их вкусы. Кстати, есть еще те, кто с детства любит мучить сначала животных, а потом и людей заодно. Некоторые даже прямо-таки нуждаются в том, чтобы кого-то расчленить. Это вовсе не от того, что они негодяи. Это у них в природе, понимаешь.

– Это другое.

– Так, – ухватился я, – а в чем разница?

– Гомосексуалисты ничего плохого другим не делают.

– Тут я с тобой полностью согласен. Ну, разве что занимаются пропагандой своего сексуального поведения, давая понять мальчикам и девочкам, что теперь у них есть выбор. Во времена моего детства такого не было.

– Разве это хорошо?

– Что у меня не было выбора? Ну, знаешь, выбор всегда есть. Просто его не навязывали так агрессивно. Думаю, если бы я учился сегодня, то точно стал бы гомосексуалистом. Какой смысл терпеть этих женщин с отвратительным характером, если вокруг столько чудных пацанов.

– Вот видите.

– Дунаев, – сказал я строго, – у тебя совсем нет фантазии. Я рассуждал гипотетически.

– Мы уже близко.

Я заметил, что мрак в лабиринте становился светлее.

– Я успею спросить тебя еще кое о чем?

– Да. Но, пожалуйста…

– О чем-то приличном. Ну, конечно. – Я улыбнулся. – Прости меня, так много навалилось в последние дни. А тут еще этот Источник и человек под водой. Я заметил в лаборатории Армстронг фотографию.

– Я там не был.

– Это молодой человек, которого я знаю. Он сейчас обычный. В смысле здоровый. А там, в лаборатории, я нашел фотографию, где он был… Как бы это сказать…

– Нездоровый?

– Да. Пожалуй.

– Как и все, – сказал рядовой серьезно.

– Что значит, как и все?

– Екатерина Андреевна подарила мне вторую жизнь. Я умирал от редкой формы рака. Оставался месяц, как говорили врачи. Было очень больно, и я был все время на наркотиках. Вы знаете, что у нас эвтаназия запрещена.

Мне стало гадко на душе от того, как я вел себя.

– Да, знаю, – ответил я серьезно.

– Но я умолял. И отец нашел клинику, где обещали, что я просто однажды утром не проснусь. И что мне будет совсем не больно. – Он добавил, помедлив: – В другой стране.

– В Голландии?

– Да. Там я познакомился с Екатериной Андреевной. И она предложила мне выбор.

Я понял, что волнуюсь. Невольно сердце начало биться быстрее.

– Какой выбор?

– Просто умереть. Или попробовать экспериментальное лечение. Вероятность была один к десяти, что получится. Шанс совсем небольшой, но что мне было терять?

– Лечение? – Я был, мягко говоря, удивлен.

– Я согласился. И меня отправили сюда.

– Куда сюда?

– В клинику Иштар. Вам она известна как часть. Но тут все по-другому.

Я не верил своим ушам.

– Сынок, ты меня разыгрываешь. А как же министерство… Как местные…

– Я не знаю. Но местных здесь давно нет. Все деревни вокруг пустуют. Многие, кто излечился, жили здесь. Кто-то разъехался. Пока…

– Пока не появился Разлом?

– Нет. Разлом тут всегда был. Пока Екатерина Андреевна не позвала. Понимаете, когда человек сделал для тебя такое добро. Когда он подарил тебе жизнь, в то время как все другие отвернулись. Ты начинаешь думать по-другому. И нас таких много. Очень много. Вероятность успеха лечения на самом деле значительно выше. Нужно только не задохнуться, тогда организм принимает лечение и клетки становятся сильнее.

Он говорил, а я слушал. Слушал и пытался понять, что происходит в моей голове. Теперь было совершенно ясно, что Клавдий тоже лечился здесь. Но это значит, что он меня обманул. Он все знал с самого начала. После нескольких поворотов в тоннеле стало совсем светло, и я достал фото.

– Вот, посмотри. Ты знаешь его?

Дунаев остановился, взял в руки и пристально изучил карточку.

– Простите, я не знаю. Точнее, я видел эту фотографию, но не знаю, кто на ней.

Я убрал карточку.

– А что будет теперь? – спросил я спокойно, понимая, что рядовой знает о будущем гораздо больше, чем я.

Мы подошли к выходу из лабиринта, за которым я увидел лес и бетонный забор части с колючей проволокой.

– Выходите аккуратно. Здесь раньше была заброшенная шахта. Выход может обвалиться.

Мы вышли из шахты и двинулись вдоль забора. Скоро я увидел, что в одном месте там была щель.

– Давайте сюда, – скомандовал Дунаев.

С большим трудом я пролез, и мы оказались на склоне холма, откуда был виден Разлом. Здесь была тропинка.

– Борис Андреевич, – сказал мой проводник, – вам надо идти здесь. Я сейчас сообщу по рации, что можно начинать. Когда вы придете к смотровой площадке, на вас никто не обратит внимание. Там будет и Екатерина Андреевна.

– Спасибо, рядовой, – ответил я. – А ты теперь куда?

– У меня есть своя миссия, – сказал он. – Но она не для этой истории.

– Прощай.

– Прощайте, Борис Андреевич. Будьте осторожны.

Мы расстались. Дунаев пошел обратно к шахте. А я вспомнил, что до сих пор не включил свой телефон. Пришло время напомнить миру о том, что я еще в игре. Девяносто два непрочитанных сообщения. Уже девяносто пять. Звонок. Мой старый приятель.

– Боря, – сказал полицейский загадочно, – куда ты пропал?

– Прости, старина, пришлось поплавать. На меня напали дроны.

– Дроны. Ты ранен?

– Нет.

– Хорошо. Ну, что ты выяснил?

Тут у меня появилось сомнение, но я его быстро отбросил.

– Все гораздо сложнее, чем я думал.

– Я весь во внимании.