Шестого марта Государь прощался со своей Ставкой. Утром в 11-м часу весь наличный персонал служащих во всех учреждениях и отделах Ставки собрался в управлении дежурного генерала, и здесь в большом зале ожидали прибытие Его Величества. Тут были великие князья: Сергей и Александр Михайловичи, Борис Владимирович, свита, все генералы, офицеры и гражданские чины с генералом Алексеевым во главе. Тут же построилась команда нижних чинов разных частей войск, находившихся в Могилеве.

Весь зал был переполнен, стояли даже на лестнице и при входе. Шли тихие разговоры, и все напряженно смотрели на двери, откуда должен был появиться Государь. Прошло минут десять, и послышались легкие, быстрые шаги по лестнице. Все зашевелилось и затем замолкло. Послышалась команда: «Смирно».

Государь в кубанской пластунской форме бодро, твердо и спокойно вошел в середину зала. Его Величество был окружен со всех сторон. Около него находился генерал Алексеев. Государь немного помолчал, затем при глубочайшей тишине своим ясным, звучным голосом начал говорить. Его Величество сказал, что волею Божией ему суждено оставить Ставку, что он ежедневно в продолжение полутора лет видел самоотверженную работу Ставки и знает, сколько все положили сил на служение России во время этой страшной войны с упорным и злым врагом. Затем сердечно поблагодарил всех за труды и высказал уверенность что Россия вместе с нашими союзниками будет победительницей и жертвы все мы несли не напрасно.

Думаю, что восстановив речь Государя по памяти, я не очень исказил слова Его Величества, да и суть речи была не в словах, а в той сердечности, той особой душевности, с которой Он последний раз говорил со своими сотрудниками. Ведь Государь оставлял свою работу со Ставкой накануне наступления, которого ждали со дня на день и к которому все уже было подготовлено. Все это знали от Алексеева до младшего офицера и писаря. У всех были твердые надежды на победу и даже разгром врага. И вдруг все переменилось и глава Империи, Верховный Вождь армии оставляет Россию и свои войска. Все это было у всех на уме и на сердце. А Государь смотрел на всех своими особыми удивительными глазами с такой грустью, сердечностью и с таким благородством.

Ему стал отвечать генерал Алексеев взволнованным, каким-то надтреснутым голосом, но речь его продолжалась очень недолго, так как от слез он не мог ее продолжать. Генерал Алексеев успел сказать только, что Его Величество не по заслугам ценит труды Ставки, что они все делали только то, что могли, но что сам Государь отдавал всю душу свою работе и тем давал всем силы работать для России… Его Величество подошел к генералу Алексееву и крепко обнял его. Я стоял очень близко от Государя и ясно видел, как у него скатилась крупная слеза, а у генерала Алексеева все лицо было мокрое от слез. Уже при первых звуках голоса Государя послышались рыдания и почти у всех были слезы на глазах, а затем несколько офицеров упали в обморок, начались истерики и весь зал пришел в полное волнение, такое волнение, которое охватывает близких при прощании с дорогим, любимым, но уже не живым человеком. Около меня стояли генерал Петрово-Солововой{155}, великий князь Александр Михайлович и целый ряд других лиц и все они буквально рыдали.

Государь быстро овладел собою и направился к нижним чинам, поздоровался с ними, и солдаты ответили: «Здравия желаем Вашему Императорскому Величеству». Государь начал обходить команду, которая так же, как и офицерский состав Ставки, с глубокой грустью расставалась с своим Царем, которому они служили верой и правдой. Послышались всхлипывания, рыдания, причитания; я сам лично слышал, как громадного роста вахмистр, кажется кирасирского Его Величества полка, весь украшенный Георгиями и медалями, сквозь рыдания сказал: «Не покидай нас, Батюшка». Все смешалось, и Государь уходил из залы и спускался с лестницы, окруженный глубоко расстроенной толпой офицеров и солдат. Я не видал сам, но мне рассказывали, что какой-то казак-конвоец бросился в ноги Царю и просил не покидать России. Государь смутился и сказал: «Встань, не надо, не надо этого»…

Настроение у всех было такое, что, казалось, выйди какой-либо человек из этой взволнованной, потрясенной толпы, скажи слова призыва, и все стали бы за Царя, за Его власть. Находившиеся здесь иностранцы поражены были состоянием офицеров Царской Ставки; они говорили, что не понимают, как такой подъем, такое сочувствие к Императору не выразились во что-либо реальное и не имели последствий.

Как это случилось так, но это случилось, и мы все только слезами проводили нашего искренно любимого Царя.

Однако надо сказать – мы все знали, что Государь уже отрекся от престола и нарушать Его волю было трудно.

Я переживал все то, что переживали все, расставаясь с Царем, но я не был удивлен этой картиной грусти, охватившей всех нас. За два с половиной года, находясь постоянно при Государе и объехав с Его Величеством Европейскую Россию, Кавказ, все фронты с севера от Риги до Карса и Меджингерта, я видел русский народ в Москве, когда он на морозе простаивал часы, чтобы встретить Царя и Его Семью; был в Киеве, Одессе и множестве других городов нашего юга, когда толпы бежали за царским автомобилем; находился в казачьих городах Новочеркасске, Владикавказе, Екатеринодаре и в центре Кавказа Тифлисе, когда пылкий азиатский народ так плотно окружал царский поезд, что он еле мог идти. Всюду был открытый восторг и глубочайшая надежда на Белого Царя. В армиях, на позициях, в госпиталях я был свидетелем таких сцен, о которых раньше даже не читал. Раненые и умирающие солдаты крестились, когда к ним подходил Царь. Некоторые из них говорили: «Не может быть, что это Государь и Наследник», и целовали им руки. Это было в Галиции. Тяжелораненые офицеры ожидая прибытия Государя в госпиталь, боялись умереть до прибытия Царя и Царицы. Это было в Москве и Двинске.

А войска? Пусть припомнят все, что это был восторг при виде Их Величеств.

В Галиции, в Хирове, когда царский автомобиль застрял в лесках у Днестра и Апшеронцы стали его вытаскивать, они хватали руки Царя, целовали их, молились и произносили: «Батюшка наш, Кормилец». А сидевший рядом с Царем великий князь Николай Николаевич не мог при этом удержать слез. И то, что я видел в Царской Ставке при проводах Царя – это то, что я видел раньше и что всегда исповедывал и испытывал к Нему русский народ и русский солдат.

Вот как происходило прощание Государя со Своей Ставкой. В этом прощании, которое никто не подготовлял и не мог создать умышленно ничего подобного, сказалось с очевидностью, что переворот был неожиданный и армия была удивлена им и глубоко опечалена.

Прежде всего не верили в славное будущее революционного переворота ни старшие чины в Ставке, – Клембовский, Лукомский, Кондзеровский и другие, не ожидала от него ничего доблестного и хорошего и вся армия, ее солдатская масса, которая без Царя просто стала постепенно расходиться по домам и по пути производить беспорядки под влиянием погромной агитации революционеров всех партий. Никому, кроме Императора, русский солдат служить не захотел.