В самой Ставке до сих пор находились лица, вышедшие с великим князем на войну, как, например, дежурный генерал П. К. Кондзеровский, и привязавшиеся к нему и полюбившие его.

Но, несмотря на все это всеобщее сочувствие Николаю Николаевичу, сожаление в Ставке об отъезде Государя и о всех происшедших событиях в России было поголовное.

Все утро среды до самого переезда в поезд Его Величество прощался с разными лицами, занимавшими более заметные места. Тут сказалась редкая черта в Государе, черта глубочайшего внимания к человеку. Царь, прощаясь с тем или иным лицом{165}, всегда говорил ему то, что особенно было дорого этому лицу. Надо было подумать о человеке, вспомнить его интересы, чтобы прощальное слово упало на сердце тому, кто пришел последний раз взглянуть на своего Монарха. Одному Государь сказал: «Бог даст, Ваши дети будут счастливы, берегите их»… другому: «Я надеюсь, что Вы найдете утешение в Вашей жене, кланяйтесь ей и передайте, что я прошу ее беречь Вас», третьему: «Вам трудно будет теперь служить, все эти новые условия не по Вас. Мне так жаль оставлять Вас и я так привык ценить Вашу преданность и Вашу работу». Государь с каждым целовался и так хорошо, добро смотрел на уходящего от него, что никто не мог оставить Его Величество без слез{166}. Все одинаково сознавали, что теряют не только Государя, но и человека редких душевных качеств: доброго, ласкового, отзывчивого, всегда вникавшего в ваше положение, человека широкого ума, образования и полного благородства.

Тяжелые сцены приходилось постоянно наблюдать в эти часы, когда кто-либо выходил из кабинета Императора. После полудня Государь переехал в поезд своей Матушки и там ожидал прибытия членов Думы в Могилев для сопровождения Его в Царское.

С Государем должны были уехать из Ставки: генерал-адъютант Нилов, генерал князь Долгорукий, генерал Нарышкин, лейб-хирург С. П. Федоров, генерал Дубенский, флигель-адъютант полковник герцог Н. Лейхтенбергский, церемониймейстер барон Штакельберг и служащие в канцелярии министерства двора. Остальные: командир конвоя Его Величества граф Граббе-Никитин, командир собственного Его Величества железнодорожного полка генерал Цабель и флигель-адъютант полковник Мордвинов остались в Ставке.

В 3-м часу военная платформа стала заполняться провожающими Государя. Тут находились великие князья Сергей и Александр Михайловичи, Борис Владимирович и очень заметно выделялась огромная фигура старика, принца Александра Петровича Ольденбургского{167} с красным обветренным лицом, в полушубке; он стоял опираясь на палку. Весь высший командный состав Ставки был налицо: генералы Алексеев, Клембовский, Лукомский, Кондзеровский, адмирал Русин и другие генералы, офицеры и гражданские чины. Была и частная публика и простонародье, но так как неизвестен был час отъезда Государя, то сравнительно частной публики было немного – человек 150, не более.

Стояла ветреная, холодная погода. Поезд с депутатами все не приходил, и все собравшиеся разбрелись по путям, находились около Государева поезда, в который вносили багаж и разные вещи, подходили к поезду Императрицы Марии Федоровны, где пребывал Его Величество, и там протекали последние минуты свидания перед тяжелой, неопределенной и страшной их разлукой.

Генерал Алексеев все время распоряжался, говорил то с тем, то с другим и раза два входил в вагон Императрицы к Государю.

Как-то не ладились разговоры. Все были молчаливы и коротко отвечали друг другу. Все понимали, что настал последний момент расставания, и у всех сжималось сердце о судьбе Царя, о России и о себе самом.

Около 4-х часов прибыл поезд с депутатами Государственной думы с Бубликовым во главе. Они появились как-то неожиданно у Царского поезда и стали переговариваться с генералом Алексеевым. Это были люди определенной окраски и, показалось мне, неприветливыми, враждебно настроенными, только Бубликов чуть-чуть был пообходительнее. Все эти депутаты принадлежали к левому крылу Государственной думы; я не помню их фамилий{168}.