— Это была моя ответственность… обязанность, — растерянно моргнул Джек. — Он был мне как брат. Когда он решил нарушить приказ, я должен был его остановить.

— Так я и знала! — Она вскочила на ноги и заметалась по комнате. — Его долгом… его ответственностью было отказаться от командования, если он был слишком глуп, чтобы делать это хорошо! Его долгом было прислушаться к умным советам в бою! Его долгом было вывести людей в безопасное место. Вместо этого тебе пришлось сделать все за него… вплоть до его самоубийства. — Она скрестила руки на груди. — Чертов слабак!

Джек ошеломленно смотрел на нее.

— Я… — Он потряс головой. — Это не меняет дела, я забрал его жизнь. Это не может прогнать память о том ощущении… когда жизнь уходила из него под моими удушающими пальцами.

Больше она не могла этого выносить. В мгновение ока она пересекла комнату и опустилась на колени у его ног.

— Нет! — Она взяла его руки в свои. — Я знаю эти руки. Это не руки убийцы.

Он замер под ее прикосновением.

— Тебе нужно держаться подальше от меня. Мои руки уже сделали то, что не должны были делать. — Он с трудом сглотнул слюну и прохрипел: — Я думаю… что я больше не тот… цивилизованный…

Она увидела, как сильно забилась жилка у него на шее. Ее сердце тоже билось как безумное. Его руки… его большие, умелые, нецивилизованные руки… Она вдруг осознала, какой маленькой выглядит у его ног. Даже сидя он возвышался над ней, его широкие плечи заслоняли косые лучи предзакатного солнца. Такой сильный, мощный мужичина… но его руки дрожали в ее руках. Он слишком близок. Слишком опасен. Но она не смела шевельнуться, не смела стронуть его с места… его и себя.

Момент затаенного дыхания повис в воздухе, как ракета китайского фейерверка в небе. Взрыв был неминуем. Быстрым движением языка она облизнула губы.

И в ту же секунду он накинулся на нее.

Джек повалил Лорел на ковер и накатился на нее. Он так и не выпустил ее руки, а лишь зажал их в своей ладони, а потом широко развел, пригвоздив ее к полу. Его рот опустился, отчаянно жаждущий, абсолютно нецивилизованный.

Лорел боролась с ним, извиваясь и взбрыкивая под тяжестью его веса. Она сама не знала, почему это делает, ведь она хотела его так же сильно, как он ее… Разве что дело было в том, что он ее немного пугал.

«А может быть, ты сама себя боишься?» О да! Она пугала себя до ужаса. Весь жгучий гнев, весь мрак потери и боли, который она столько лет носила в себе, превращались в ни что, едва Джек прикасался к ней. В один миг гнев преображался в неукротимую страсть, ярость — в вожделение. Ей хотелось выместить на его теле всю боль его предательства, выместить своим ртом и руками, тяжкой влажной мучительной потребностью своего лона.

«Кажется, я тоже перестала быть вполне цивилизованной»

Он двигался по ней, прижимался, хотя они по-прежнему были в одежде. Слои одежды никак не мешали ей чувствовать жар, расходившийся по телу, когда он вжимал в нее свой вздыбленный жезл. Ритмичные толчки сопровождались такими же ритмичными; глубокими вторжениями его языка в ее рот.

Его вкус, жар и крепость хватки на ее руках доводили Лорел до безумия. Она отвечала поцелуем на поцелуй, выстанывала в его рот, задыхаясь, всхлипывала, накаляя возбуждение до предела.

Каждый раз, когда он ее касался, та ночь, те чувства оживали вновь. Знакомый мир исчезал, и их подхватывал и кружил водоворот бешеной похоти, мучительной взаимной потребности и… пронзающей все это подспудной нежности. Как могли сочетаться в этом соитии излечение, полная отдача и дикое, горестное отмщение?

Разве что мстила она не ему. Неужели это они вдвоем мстили всему миру, отказываясь покориться, лечь и умереть под его жестокими ударами? Своими телами и губами, горячими бродящими руками они кричали: «Мы живы!»

А потом какой-то вредный голосок в ее мозгу прошептал: «Если ты ляжешь с ним, он, возможно, позволит тебе забрать Мелоди».

«Если я отдамся ему, я, наверное, никогда не выберусь на воздух».

Ужас заключался в том, что она не могла в этот момент решить, хорошо это или плохо.

Ей казалось, что она скользит в пропасть, падает в нее, забывая, почему вообще очутилась здесь, почему попала сюда… почему осталась. Оторвав от него задыхающийся рот, она отвернула лицо с отчаянным стоном: «Нет! Прекрати!»

Он замер, оставаясь на ней. Сделав глубокий вдох, она снова взглянула на него и увидела, что он смотрит на нее глазами, почти черными от желания. Она с трудом сглотнула.

— Отпусти меня! — Голос прозвучал тихо и хрипло. Она попыталась заговорить снова, и на этот раз с большей убежденностью. — Отпусти меня!

— Ты этого не хочешь. — Лицо его ожесточилось, и она вдруг увидела в нем солдата. Она почти видела в его глазах дым поля битвы. — Я чувствую твой жар и влажность. — Он снова прижался к ней. — Ты хочешь ощутить меня в себе.

Она выдохнула почти со стоном, потому что порыв бешеного вожделения подтвердил, что он прав. Нет. Кажется, именно это слово она старалась припомнить. — Нет!

Он снова замер, но не отпустил ее.

— Я чувствую, как пульсирует твоя кровь, я мог бы сию минуту войти в тебя. И ты закричала бы, как было вчера, и никто бы тебя не услышал.

Потому что она находилась в тюрьме. Потому что она была его пленницей, пригвожденной к полу, смятой его силой, уязвимой. Господи, прости, но эта мысль еще больше возбуждала ее.

Он ее хотел. Она была его пленницей, и он хотел ее, несмотря ни на что. Это действовала тьма внутри его, лихая бесшабашность, которую он приобрел на войне. Эта бесшабашность притягивала ее, возбуждала, заставляла вздернуть юбки и отдаться ему прямо на полу. Видимо, именно эта его странная ущербность притянула ее когда-то в его комнату посреди ночи. Именно эта болезненность заставили ее влезть к нему на постель, чтобы успокоить.

Она догадывалась о том, что так и будет, с той минуты, как положила руку на замок его комнаты. Она знала, что та искра, которая всегда проскакивала между ними, в ночной темноте разгорится пожаром.

Это она той ночью овладела им.

И может овладеть сейчас. Она была не пленницей в его доме. Она была шпионкой.

«Однако он об этом не знает. Он воображает, что ты его пленница. Но сейчас его кровь горит огнем, и он хочет тебя, несмотря ни на что. Потом, когда у него в голове прояснится, он решит, что совершил очередное преступление, и будет ненавидеть себя до полного саморазрушения. Как уже было с ним прежде».

И так как она не могла этого допустить, потому что не была Блэкли, она сдержала вырывающегося коня своего желания и затрясла головой:

— Отпусти меня, Джек.

Черное жгучее желание мятежно вспыхнуло в его глазах, породив ответный лихорадочный взрыв надежды в ее изголодавшемся теле. Затем руки, державшие ее, раскрылись, и он откатился в сторону.