— Стоп-стоп-стоп! Не забывайте о правилах. Больше ни слова об этом.

— Хорошо.

— Достаточно сказать, что Буркхард прискорбно близорук в своей области, но вполне способен создать систему. Он пользуется уважением научной общественности, водит дружбу с богатыми людьми, опубликовал несколько занимательных теорий. Университетское начальство души в нём не чает, словно он второй Уотсон или Крик, и вполне возможно, так оно и окажется, если он когда-нибудь сумеет доказать хоть одно из положений, которые выдвигает.

— Завидуете? — спросил Кэп. Баумгартнер издал смешок.

— Конечно. Но он исходит из совершенно ошибочной идеи, как вы указывали.

— Неужели? Вы говорите, что я был прав? Баумгартнер рассмеялся.

— Да перестаньте! Вы не всегда неправы, что бы я ни говорил!

— Но где я прав?

— Вы хотите услышать это от меня!

— Разумеется!

— Хорошо, хорошо. — Баумгартнер отпил ещё глоточек кофе и поставил чашку на стол, задумчиво глядя на сверкающие струйки спринклера на лужайке. — Когда вы утверждали, что любой организм представляет собой нечто большее, чем набор структур ДНК, вы были правы. Здесь я с вами согласен.

— Значит, вы согласны также, что мы не можем найти специфические гены, которые определяют особенные поведенческие характеристики вроде качания на ветках или предпочтения винограда огурцам.

— Или которые заставляют хомо сапиенса ходить прямо или даже читать Шекспира. Согласен.

— Но похоже, Буркхард считает, что такие гены можно найти.

— Он выбрасывает на ветер кучу денег. — Антрополог снова спохватился. — Я этого не говорил. — Он продолжал: — Любой может сравнить ДНК человека с ДНК шимпанзе и найти сходства и отличия, даже установить количественное соотношение между ними.

— Например, заявить: «Мы на 98 процентов шимпанзе»?

— Вы меня в конфуз не вгоните, Кэп. Не я придумал эту фразу, хотя был бы гораздо богаче, если бы сделал это. Но как вы указывали, и здесь я с вами согласен, мы можем выявить специфические особенности в структуре ДНК. Мы можем даже установить, какому животному или растению принадлежит ДНК, но мы не в силах создать генетический код и изменить его. Это слишком, слишком сложно.

Кэпа премного удивило количество уступок, сделанных Баумгартнером.

— Погодите минутку. И никаких доводов в пользу сайтспецифического мутагенеза?

Баумгартнер рассмеялся.

— Я слышу саркастические нотки?

— Вы доказывали такую возможность, помните?

— В случае с обратными мутациями, Кэп. С обратными. Если мы можем идентифицировать мутацию, испортившую здоровый ген, то можем прибегнуть к сайт-специфическому мутагенезу, чтобы восстановить исходный ген и спасти мутанта, возвратив в нормальное состояние. Вы же сами признали мою правоту тогда.

— О'кей. Очко в вашу пользу.

— Спасибо. За это вы получаете бонус. — Он понизил голос, словно их могли подслушивать враги. — Однако за все годы работы с обратными мутациями мы ни разу на самом деле ничего не улучшили. Мы ни разу не получили особь, превосходящую по своим качествам исходную.

— Ещё одна уступка?

— Допущенная с глазу на глаз, строго между нами.

— Ладно, с учётом этого, как насчёт довода, что насекомые мутируют и вырабатывают иммунитет против инсектицидов?

Баумгартнер сверкнул на него глазами в притворном гневе.

— Так вот как вы мне отвечаете на великодушие! Кэп поднял брови.

— Вы использовали этот довод в публичном споре со мной. Сейчас, когда мы с вами беседуем конфиденциально…

Баумгартнер медленно отпил кофе из чашки, явно собираясь с силами, чтобы сказать следующее:

— Здесь вы тоже правы. При наличии токсина естественный отбор, безусловно, происходит в пользу мутантов, имеющих иммунитет, и здесь возникает искушение прекратить все наблюдения и прийти к выводу о выгодной адаптивной мутации. Но вам требуется лишь устранить токсин и продолжать наблюдение. Тогда вы обнаружите, что обладающий иммунитетом против токсина мутант имеет много других слабых мест, и поэтому не в состоянии соперничать с нормальными насекомыми, отчего вымирает. Это невыгодная сделка: так больной серповидноклеточной анемией, имеющий иммунитет против малярии, в конечном счёте умирает от анемии. Здесь нет никакой выгоды. — Он откинулся на спинку кресла, испытывая боль от своих собственных слов: — Если бы вы ещё имели хоть какой-то вес в научных кругах, я бы никогда не сказал вам этого. Но поскольку вас никто не станет слушать…

— Я всегда ценил вашу честность.

Баумгартнер расслабился — теперь, когда худшее осталось позади, — и после минутной паузы продолжил:

— Все эксперименты с ДНК подобны попыткам ребёнка настроить современный компьютер с помощью игрушечного молотка. Они всегда ведут к отрицательным результатам и никогда к положительным. В доказательство мы можем предъявить вагоны дохлых мутированных дрозофил и лабораторных мышей.

Кэп помолчал, в свою очередь уставившись на сверкающие струйки спринклера.

— Вы понимаете, что говорите? Баумгартнер кивнул.

— Нечто такое, что я никогда не попытаюсь предать гласности.

— Что мутации не ведут к улучшению?

— Нет, тогда бы я просто выдал вашу идею за свою. Я только говорю, что любые эксперименты с ДНК дадут отрицательные результаты. Если вы попытаетесь изменить генетический код шимпанзе, к примеру, вы получите один из трёх возможных результатов: нормального, нисколько не изменившегося шимпанзе, умственно отсталого шимпанзе урода или мёртвого шимпанзе.

Кэп страшно удивился.

— На каком основании вы допускаете такое?

— На том основании, что мы достигли всех трёх перечисленных результатов. — Он поднёс чашку к губам, успешно за ней прячась.

Для Кэпа это было новостью.

— Вы пытались изменить генетический код шимпанзе? Баумгартнер весь передёрнулся, словно от удара электрическим током.

— Мы попытались, сделали выводы и закрыли проект. По причинам профессионального и юридического свойства я ничего больше не могу вам сказать по данному поводу.

— А что насчёт Буркхарда?

— О нём я тоже не стану говорить.

— Я подозреваю, он не отказался от проекта, — сказал Кэп.

Баумгартнер бросил на него укоризненный взгляд.

— Ладно, ладно, молчу. — Кэп вскинул руки. Баумгартнер допил свой кофе.

— К тому же мне нечего сказать о ваших результатах анализа ДНК, могу лишь ещё раз повторить своё мнение: то, что вы предполагаете, невозможно, и думаю, мы доказали это дорогой ценой.

— Вы не потрудитесь прокомментировать слухи, которые мне сообщили демонстранты? — Баумгартнер презрительно рассмеялся. — Они утверждают, что некоторых шимпанзе вывозили с территории университета, из Центра…