некоем отрешённом состоянии тупого созерцания природы – в нирване послеобеденного пищеварения.

Я бодро прошёлся по левому борту полубака, сделал несколько энергичных приседаний и сподобился три раза выжать нашу самодельную сорокакилограммовую сварную гирю, залитую внутри свинцом. Это было необходимо, чтобы отогнать от себя чары Морфея, плотно подступившие ко мне, согласно флотскому распорядку дня. Да и Пиклер мог нагрянуть нежданно-негаданно. А он жутко не любил полубодрствующих, полуспящих матросов и особенно на вахте у трапа. В таких случаях он обычно повторял свою любимую фразу:

– Вы сегодня похожи на льва….которому всадили в задницу двойную дозу люминала. Таким «львам» надо не у трапа стоять, а в гальюне сидеть – в такой Вы пребываете прострации. Идите умойтесь холодной водой, а я здесь пять минут постою. Пусть Вам будет стыдно, что командир за Вас вахту несёт.

Я делал всё возможное, чтобы не быть похожим на льва под действием люминала, и весьма в этом преуспел. Я представил себя художником, пишущим эпическое полотно, где природа Севера переплелась со второй, не менее мужественной природой подводного флота. Рукотворные силуэты застывших у своих плавучих причалов субмарин были строги и немы. Возвышающиеся над ними скальные сопки, слепленные матерью-природой намного раньше, стояли как бы в забытьи. И только выросшие на них отдельные дома, – особенно циркульный магазин с высокой и редкой балюстрадой и здание штаба с казармами подплава, где посередине над высокой готической аркой на самом верху фасада выпукло большими гипсовыми буквами проходила надпись «ПОМНИ ВОИНУ!», – оживляли суровый пейзаж.

Делая очередной мазок кистью по развернувшемуся передо мной полотну, я увидел, что дремлющая статика пейзажа стала приходить в некое движение. На срезе ближайшей сопки, за которой находились столовые и казармы лодочных экипажей, вдруг появилась целая шеренга матросской рати. Она ринулась вниз по сопке, не разбирая торных путей, а за ней тут же встала другая, кинувшаяся вслед за первой. Шеренги всё сваливались и сваливались, пока вся сопка и ближайшие с ней каменные скаты не покрылись бежавшим опрометью вниз военно-морским людом. Лихие матросы, старшины и мичманы неслись вниз с невероятной скоростью с развевающимися от быстрого бега гюйсами и клёшами, придерживая на ходу свои бескозырки и «мицы», временами взмахивая для балансировки руками. «Точно ошпаренные, – подумал я, – но красиво». Ничего не скажешь – красиво и грациозно. Какой спуск! Картина «Суворов, переходящий через Альпы» бледнела перед этим представлением. Я на время замер у своего «мольберта», так и оставшись с поднятой для мазка кистью, оторопело глядя на пришедшую в движение натуру. Все ближайшие сопки запестрели и ожили от великого скопления красиво бегущих людей.

Спускаясь ниже, на уровни причалов, военморы разбегались по своим боевым единицам: подводным лодкам, катерам и тральщикам. Сопки вмиг опустели, и началась видимая возня у всех боевых объектов флотилии. Заводились дизеля, задраивались люки, прокручивались механизмы. Судя по высоким «аэродромным» тульям фуражек у некоторых лодок появились офицеры высоких чинов. Я внимательно и с удивлением наблюдал картину происходящего. У одной из лодок, стоящих на понтонном причале, над ходовой рубкой появился лёгкий дымок, и она почти сразу, сбросив швартовы, стала отходить, взяв курс на выход из Екатерининской гавани. «Странно, – заметил я, – вышла вроде как под аккумуляторами, дизелей не слышно, а дымок идёт. Не командир же трубку на мостике курит».

Дым через минуту-две прекратился, и к этому времени отчалила вторая лодка, пристроившаяся в кильватер к первой. Следом за ними сорвались со своих мест два торпедолова – небольшие и очень быстрые катера, обслуживающие лодки на учебных торпедных стрельбах. В воздухе стояла какая-то звенящая напряжённость. Она подтвердилась суровым приказным голосом снизу:

– Вахтенный! Почему трап раком стоит?!

Посмотрев с высоко поднявшегося полубака вниз на причал, я увидел там Пиклера и почти болтающийся в воздухе трап, прилипший к вертикальному борту нашего транспорта. Потравив концы, крепящие трап, я упёр его в причал, а Пиклер потянул его на себя. Таким образом, трап приобрёл некоторый угол, дающий возможность хоть как-то по нему взобраться на борт. Когда из-за борта показалась фуражка Пиклера, а потом его капитан-лейтенантские погоны, я подал ему руку, чтобы он, не дай Бог, не сорвался на последней балясине, а потом, приложив её к козырьку, бодро отрапортовал:

– Здравия желаю, товарищ командир! За время несения вахты замечаний и происшествий нет. Вахтенный у трапа старший матрос…

– Как это нет происшествий?! – заорал Пиклер, не дослушав до конца мой рапорт. – А Вы знаете, что объявлена боевая тревога по всему флоту?! Лодка с ядерным БэЗэО загорелась! А он мне: «… происшествий нет»! Да мы сейчас все взлетим к чёртовой бабушке, невзирая на отсутствие ваших замечаний! Вы что, не видите, что вокруг делается?! Если шандарахнет, мало не покажется. Достанется всем! Мне рассыльный уже успел конверт доставить с приказом немедля объявиться по месту службы и привести корабль в боевую готовность номер один! А Вы мне «батоны в уши толкаете». Почему до сих стоим на береговом питании?!

– Приказа не было, – стал оправдываться я.

– Сейчас над Полярным атомный гриб поднимется! А Вам приказ нужен?!

К этому времени выскочил на палубу заспанный «поручик» Синёв. (Я успел дать три коротких сигнала по авральной сигнализации, означающие приход командира). Он на ходу застёгивал китель и поправлял фуражку.

– Товарищ командир, дежурный по кораблю младший лейтенант… – начал рапортовать «поручик», но Пиклер не дал ему договорить.

– Вам что, люминалу в зад вкололи? – начал выводить своё любимое командир. – Вы знаете, что проспали боевую тревогу?! Весь флот уже на ушах стоит! Мы на краю катастрофы, может быть, а здесь, видите ли, адмиральский час! Так мы и Апокалипсис со вторым пришествием проспим.

К этому времени подтянулся и командир БЧ-5 ФэПэ.

– В чём дело? Почему такая тишина? – засуетился он, – Почему кабель не на борту?

– Проспали всё к ядрени фени! – махнул рукой Пиклер и приказал строгим голосом, – объявляйте боевую тревогу номер один! С минуты на минуту могут дать сигнал к выходу на Кильдинский плёс.

Экипаж поднялся по тревоге быстро, завели дизель-генераторы, перешли на бортовое электропитание, провернули главные машины. Судно ожило, наполнившись внутренней дрожью скорого отхода. ФэПэ вышел на палубу с большим пожарным топором и направился ко мне.

– Всё, – сказал он, – времени у нас ни на что нет! Все на боевых постах. Кабель сматывать некому. Не до того сейчас. Как только сбросим концы и дадим ход, руби его, гада, как врага народа. Чтоб с первого раза перерубил! А то искрой ещё шандарахнет, потом откачивай тебя. Сам виноват. Надо было в оба глядеть