Это был последний раз, когда он видел отца, и это были последние слова, которые он от него слышал.

– Сэр, – произнес он сейчас и, почувствовав, что Мэри чуть отступила от него, немного разжал пальцы, сжимавшие ее руку, а потом слегка наклонил голову, но, строго говоря, это нельзя было назвать поклоном.

– Эдмонд. – Губы отца шевельнулись почти так же беззвучно, как в то утро в спальне Дика.

– Уоллес тоже здесь, – сердечно сказала леди Элинор, – и Энн, его жена. Ты еще не знаком с ней.

Лорд Эдмонд знал, что они поженились почти тринадцать лет назад, и хотя у них была пышная свадьба, он, конечно, не был на нее приглашен.

– Он назвал меня убийцей. – Тогда Эдмонд, шатаясь, добрел до комнаты старшего брата и, не постучав, распахнул дверь. – Уолли, он назвал меня убийцей.

– А как бы ты сам себя назвал? – Уоллес стоял у окна, опершись руками о подоконник, и его плечи вздрагивали от мучительных рыданий.

Застывший и ошеломленный, Эдмонд постоял там несколько мгновений, а затем повернулся и ушел. Мать была слишком больна, чтобы принять его, во всяком случае, так сказала ее камеристка, но он слышал голос матери, когда она велела служанке не впускать его, она не желала больше никогда его видеть.

Вот так он и уехал, не взяв с собой ничего, кроме лошади, кошелька и одежды, которая была на нем.

– Уоллес. Мадам. – Лорд Эдмонд поздоровался с братом и его женой.

– Эдмонд, – ответил ему брат.

«Эта встреча нелепа», – сказал бы лорд Эдмонд, привыкший ко всему относиться с презрением и насмешкой. Однако сейчас он отнесся к ней совершенно серьезно.

– Эдмонд. – Поднявшись, Энн пересекла комнату и подошла к нему. Она была чуть полновата, как отметил лорд Эдмонд, но одета просто и элегантно. Протянув ему руку и подняв голову, она посмотрела ему прямо в глаза. – Я очень рада наконец познакомиться с тобой.

– И я тоже, Энн. – Теперь ему пришлось отпустить руку Мэри, чтобы поздороваться со своей невесткой.

Улыбнувшись, Энн вопросительно взглянула на Мэри, и лорд Эдмонд, положив руку на талию Мэри, снова притянул ее поближе к себе.

– Разрешите представить вам Мэри, леди Монингтон. Она мой друг. – Он бросил на отца колючий взгляд. – И это не иносказание для определения каких-то иных отношений.

– У меня и в мыслях не было предполагать что-то другое. – Красивые брови отца чуть приподнялись. – Как поживаете, леди Монингтон?

– Благодарю вас, ваша светлость. – Мэри сделала реверанс.

– Мой отец, герцог Брукфилд, Мэри. Мой брат Уоллес, граф Уэлвин, его жена Энн, – представил лорд Эдмонд своих родственников.

– Ну вот, теперь, когда неловкость первых минут миновала, может быть, мы сядем и я попрошу подать нам чего-нибудь выпить? – предложила леди Элинор по завершении официального обмена любезностями. – Не сомневаюсь, мои гости внизу часок могут сами себя поразвлекать.

И каким бы невероятным ни показалось это лорду Эдмонду, они все действительно сели и стали вести разговор на разные общие вполне безобидные темы. Они беседовали, правда, немного натянуто, но тем не менее все принимали участие в беседе. Вероятно, в этом была большая заслуга женщин. Энн рассказала о своих детях, двух сыновьях и дочери, Мэри – о Кентерберийском соборе, а леди Элинор – об общих знакомых и о погоде. Лорд Эдмонд спросил отца о здоровье, а Уоллеса – об их путешествии. А они поинтересовались делами в Уиллоу-Корте.

Все это казалось нереальным. Как они могли сидеть здесь, все трое, вежливо разговаривая об обычных вещах, если пятнадцать лет назад расстались, резко и полностью порвав прочные семейные узы? Неужели все это происходило сейчас на самом деле?

«Значит, это правда? – подумал лорд Эдмонд, когда его тетя, встав, объявила, что пора разойтись по комнатам и переодеться к обеду. – Неужели смерть Дика и матери и прошедшие с тех пор пятнадцать лет значили так мало, что последние полчаса уничтожили всю горечь, все страдания, всю вину? Неужели больше не осталось ничего важного, что должно быть сказано и решено?» И лорд Эдмонд почувствовал невероятное облегчение после той жуткой паники, которая охватила его по возвращении из Кентербери, когда он, взглянув вверх на лестницу, увидел отца и брата, стоявших там вместе с его тетей.

Однако когда Энн и Мэри, вместе выйдя из гостиной, направились в свои комнаты, у него возникло ощущение какой-то незавершенности. Короткое мгновение он смотрел вслед обеим женщинам, а потом быстро зашагал к себе в комнату, чтобы избежать необходимости идти по коридору вместе с отцом и братом, которые уже выходили из гостиной.

Ничто еще не закончилось, ничто не разрешилось. Он, его отец и брат просто были культурными чужими людьми. А Мэри? Что произошло с Мэри в последние несколько часов? Два дня он в поте лица трудился над тем, чтобы вызвать у нее отвращение к себе, которое пересилило бы то влечение, которое она испытывала к нему. Однако как только он увидел, что всей защитной броне, которую он воздвиг вокруг себя за пятнадцать лет, угрожает опасность, он забыл обо всем на свете, кроме собственной персоны и непреодолимой потребности видеть рядом с собой Мэри.

Даже его любовь к ней не могла служить ему оправданием. Эгоизм, по-видимому, прочно укоренился в нем, и он, несомненно, поставил Мэри в неловкое положение. «Мой друг», – сказал он отцу, положив руку ей на талию. И лорд Эдмонд не был уверен, что у него хватит сил провести еще этот вечер и весь завтрашний день, снова стараясь внушить ей отвращение к себе.

«Просто я бессердечный эгоист, а моя любовь к Мэри, очевидно, недостаточно сильна», – решил лорд Эдмонд.

«Итак, интересно, что же со мной происходит?» – задала себе вопрос Мэри. Ее ненависть к лорду Эдмонду улетучилась так же, как и ее решение немедленно покинуть Рэндалл-Парк. Более того, каким-то образом она оказалась крепко связанной с лордом Эдмондом не только из-за того, что любила его, но и потому, что он в ней нуждался.

Мэри не могла забыть, как он тащил ее за собой, даже не сознавая, что делает; и как держался за нее, словно она была единственной прочной и надежной опорой, оставшейся во всем мире, и как поцеловал ее, но не с той животной похотливостью, что в Кентерберийском соборе, а от всего сердца; и как надолго, очень надолго вцепившись в ее руку, даже повел на такую важную первую встречу с отцом и братом и там, представляя, назвал ее своим другом.

Друг! Все это время она была для него кем угодно, но только не другом, и вдруг всего за несколько часов они, непонятно как, стали друзьями. «Разве такое возможно? – нахмурившись, подумала Мэри. – Разве существовало что-либо, что могло превратить меня и лорда Эдмонда в друзей?» И тем не менее это было так.

Но теперь Саймон был на нее сердит – и Мэри должна была признать, он имел на то основания, ведь она была его невестой.