— Ваалейкум ассалам, — голубем мира с оливковой ветвью в зубах проворковал Али Абди. Эти шведы с британцами, будь на то их воля, наверняка и с удовольствием свернули бы ему шею, но мусульманское приветствие сейчас — вполне удачная затравка для результативного цивильного разговора. Али Абди предпочитал все-таки цивильность. Он ценил ее в буквальном смысле.

— Я сейчас передаю трубку тому, кого вы, вероятно, уже знаете, — сказал Рейнолдс. Он передал ее Гарету Эвансу, а сам включил в конференц-зале громкую связь. Голос с далеких сомалийских берегов звучал как из соседней комнаты. Настолько отчетливо, что его слышали и в Челтнеме, и в американском Форт-Миде (и там, и там разговор записывался).

— Мистер Абди, приветствую. Это мистер Гарет. Вот мы и снова вместе, хотя бы в эфире. Меня здесь попросили заняться вопросом со стороны Лондона.

Пятеро человек в Лондоне — судовладелец, два юриста, страховщик и сам Гарет Эванс — услышали, как голос Абди в трубке поперхнулся от чувства:

— Мистер Гарет, друг мой! Вы представить себе не можете, как я рад, что это именно вы. Уверен, что это самое дело мы с вами сообща урегулируем и доведем до положительного завершения.

Ставя уважительное «мистер» перед именем, а не перед фамилией, Абди таким образом выказывал как бы и холодный официоз, и одновременно обаятельную неформальность. Гарета Эванса он всегда называл мистером, но при этом Гаретом.

— У меня здесь в Лондоне все готово, — сказал Эванс, — кабинет в юридической фирме к моим услугам. Так что давайте начнем.

Для Абди это было как-то чересчур быстро. Надо же соблюсти определенные формальности. Прежде всего произвести на европейцев впечатление, дать им понять, что проявлять расторопность следует именно им. В Стокгольме наверняка уже просчитали каждую минуту простоя «Мальмё» на ежедневной основе и связанные с этим убытки. То же самое — страховщики, которых у них там, должно быть, целая троица. Одна контора покрывает сам корабль и его машинную начинку, другая груз, третья страхует от рисков экипаж. И у всех свои исчисления потерь и убытков, прямых и косвенных, настоящих и потенциальных. Так что пускай еще малость попухнут над своей цифирью. Глядишь, посговорчивей будут. А вслух он сказал вот что:

— Э-э, мистер Гарет. Вы прямо-таки бежите впереди паровоза. Точнее, гребете впереди теплохода. Мне тут надо малость пооглядеться, поизучать ваш «Мальмё» с его грузом, подумать. А там я выставлю разумную цифру, которую вы в конфиденциальном порядке сможете предъявить на согласование вашему руководству.

Из комнаты, выделенной ему в резиденции Аль-Африта, Абди уже выходил в Интернет. Надо будет выходить еще, но уже с исходными данными на руках: возраст и состояние контейнеровоза, подверженность груза порче, потеря будущей выгоды, и т. д. и т. п. Есть, есть чем заняться в обдуваемой колючими пустынными ветрами крепости среди холмов.

Предварительный расчет Али Абди уже сделал и стартовую цену решил обозначить в двадцать пять миллионов долларов. Торг, скорее всего, остановится в районе миллионов четырех, а может, и пяти, если шведу так уж не терпится.

— Мистер Гарет, знаете что? Давайте-ка мы с вами начнем завтра с утра, а? Часиков эдак в девять по лондонскому времени? А здесь у нас будет полдень. К этой поре я уже буду у себя на берегу.

— Годится, дружище. Я буду здесь, на связи.

Спутниковый звонок с компьютера, и только он. Никаких скайпов-майпов. Выражение лица слишком многое выдает. Да и вообще, зачем оно — знать своего визави в лицо? Тем более такое.

— И еще одно, мистер Абди, пока мы не разъединились. Вы можете меня заверить, что экипаж — в том числе филиппинцы — будут содержаться на борту, так сказать, гуманно?

Из сомалийцев, что на борту, этой фразы никто не слышал: с мостика далековато, да и по-английски эти неучи не разумеют. Смысл уловил один лишь Абди.

В целом сомалийские воители и главари кланов обращались со своими пленниками сравнительно беззлобно. Хотя бывали и отдельные исключения; немного, но бывали. Аль-Африт, этот гнусный выродок, имел заслуженную репутацию шакала. И возраст здесь ни при чем.

Вообще-то Али Абди состоял при Аль-Африте работником по найму и получал за это двадцать процентов от выручки. Труды по выгораживанию схваченных пиратов сделали его состоятельным гораздо раньше положенного возраста. Хотя любить своего кормильца он был не обязан, да и не любил. А даже презирал. Но, в отличие от кормильца, вокруг него не было своры телохранителей.

— Могу с уверенностью сказать: весь экипаж останется на борту, и обращение с ним будет гуманным, — размеренно, со значением произнес он и ушел со связи. А сам при этом молился, чтобы так оно и сталось.

Янтарные глаза пронизывающе смотрели на молодого пленника уже с полминуты. В комнате царило молчание. Опал кожей чувствовал, как за спиной у него бдят двое пакистанских телохранителей и учтивый сомалиец. Когда хозяин дома заговорил, голос у него был на удивление мягок, почти нежен.

— Как тебя зовут? — спросил он на арабском.

Опал сказал.

— Разве это сомалийское имя?

Сомалиец у него за спиной покачал головой. Пакистанцы ничего не поняли.

— Нет, шейх, не сомалийское, — признал Опал. — Я ведь сам из Эфиопии.

— Наполовину кафирская страна. Ты не христианин?

— Хвала и благодарение Аллаху всемилостивому и сострадательному — нет, нет и еще раз нет. Я сам из Огадена, прямо у границы. Мы там все мусульмане, и за это терпим гонения.

Лицо с янтарными глазами чуть склонилось в одобрительном кивке.

— Как же ты попал в Сомали? И зачем?

— По деревне у нас прошел слух, что скоро из эфиопской армии придут вербовщики, силком забирать наших в солдаты для вторжения в Сомали. Вот я и сбежал и пришел сюда, чтобы быть со своими правоверными братьями.

— Так это ты нынче ночью ехал из Кисмайо в Марку?

— Да, я.

— И зачем?

— Искал работу, шейх. Там у себя я сейчас учетчиком на рыбачьей пристани, но не век же мне тухлую рыбу нюхать. Вот я и надеялся подыскать себе в Марке что-нибудь посподручнее.

— А бумаги эти как к тебе попали? — Янтарные глаза указали на пакет.

Опал без запинки пересказал заученную легенду. Ночью он ехал, чтобы уберечься от солнечного пекла и хлестких песчаных ветров. А затем увидел, что кончается бензин и надо бы его подлить из запасной канистры. Остановиться решил у бетонного моста через вади.

Остановился, и вдруг слышит слабый такой, немощный стон. Подумал было, что это ветер так подвывает в верхушках деревьев — там как раз рощица — и тут снова стон. Значит, не ветер. А доносится вроде как из-под моста.

Он тогда слез по берегу в сам вади и увидел там пикап, весь покореженный. Похоже, слетел с моста и врезался прямо в береговой откос. А за рулем человек, весь изувеченный.