— Я ему, шейх, пытался помочь, но что я уже мог сделать… Двоих моя мотоциклетка не поднимет, да и на берег мне его не выволочь. Вот я его и вытащил из кабины, чтобы хоть как-то… А то вдруг машина загорится. А он уже, получается, отходил к Аллаху. — Опал с печальным вздохом развел руками.

Умирающий попросил его как брата взять этот пакет и доставить в Марку. И место описал: возле уличного базарчика, сразу после итальянской дорожной развязки, тесовые ворота с окошечком.

— Он умирал на моих руках, шейх, — горестно, со слезой проговорил Опал. — А я ничем не мог ему помочь.

Хозяин с минуту вдумчиво наблюдал, а затем указал на бумаги, что в пакете.

— Ты вскрывал это?

— Да что вы, шейх! Как можно, тем более не свое…

Янтарные глаза смотрели испытующе.

— А ведь в конверте этом деньги. Может, перед нами действительно честный человек. Что думаешь, Джамма?

Сомалиец кривенько усмехнулся. Проповедник взялся что-то втолковывать своим пакистанцам на урду — что-то, после чего они резко схватили Опала.

— Мои люди, — сказал он, блистая янтарными глазами, — сейчас отправятся на то место. Разбитая машина оттуда, скорее всего, еще никуда не делась. И тело моего слуги — тоже. Если ты солгал, то горько пожалеешь, что пришел сюда. А пока посидишь, дождешься их возвращения.

Опала снова упекли в узилище, но уже не в развалюху, откуда ловкий юноша может за ночь сделать ноги, а в подвал с песчаным полом и крепкой дверью. Здесь, взаперти и в кромешной тьме, он пробыл долго — как выяснилось, два дня и одну ночь. Раз в сутки ему туда бросали бутылку воды, которую он в темени бережливо посасывал. Когда Опала наконец выпустили и потащили наверх, он никак не мог проморгаться, настолько отвыкли от света глаза. Из подвала его снова отвели под янтарные очи Проповедника.

Фигура в долгополом одеянии что-то постоянно вертела в пальцах правой руки. Завораживающе янтарные глаза вперились в слегка напуганного узника.

— Похоже, ты был прав, мой юный друг, — сказал Проповедник на арабском. — Мой слуга в самом деле врезался в берег того злосчастного вади и там встретил свой конец. А причиной тому… — он выставил напоказ предмет, который вертел в пальцах, — вот этот гвоздь. Мои люди нашли его в шине. Получается, ты говорил правду.

Он поднялся и, пройдя через комнату, остановился, задумчиво глядя на молодого эфиопа.

— А откуда ты знаешь арабский?

— Я изучал его в свое свободное время, шейх. Очень уж хотелось научиться читать священные суры на языке пророка и дойти своим недалеким умом до понимания Корана.

— Может, ты знаешь и другой какой-нибудь язык?

— Английский, немного.

— А его откуда?

— Возле моей деревни была школа. А основал ее один миссионер из Англии.

Проповедник опасно притих.

— Англичанин? Богоотступник. Кафир. От него ты, наверное, набрался и любви к Западу?

— Что вы, шейх. Напротив. Он научил меня ненавидеть их всех за те века несчастья, на которое они обрекли наш народ, лишив его возможности изучать во всех тонкостях жизненный путь и учение пророка нашего Мухаммеда, да будет благословенно его имя. И все лишь в угоду своим кафирским штучкам, или, как они его там называют, прогрессу.

Проповедник задумчиво помолчал и наконец скупо улыбнулся.

— Вот как. Получается, у нас есть молодой человек, — сказал он, адресуясь явно к своему сомалийскому секретарю, — который честен настолько, что не присваивает денег; сострадателен настолько, что выполняет волю умирающего, и при этом желает одного: служить Пророку. Да еще говорит на сомалийском, арабском и английском. Что скажешь, Джамма?

Секретарь понял, что попался. Пытаясь подольститься, он согласился, что находка действительно удачная. Однако теперь у Проповедника появилась проблема. Он потерял своего специалиста по компьютерам, а заодно и посыльного, исправно доставлявшего ему распечатанные сообщения из Лондона так, что никто не догадывался об истинном местонахождении Проповедника: не в Кисмайо, а в Марке. Заменить погибшего Тролля в Кисмайо мог теперь только Джамма; все остальные не обладали должной компьютерной грамотностью.

Это лишало Проповедника секретаря, но вот перед ним стоял молодой человек, который был грамотен, знал три языка (огаденский диалект не в счет) и искал себе работу.

Десять неистовых лет Проповедник выживал благодаря своей осторожности, граничащей с паранойей. Почти все его соратники — фанатики из «Лашкар-и-Тайбы» и «Бригады 313», головорезы из «Хорасана» и «Клана Хаккани», боевики из «Йеменской группы» и активисты «Аль-Каиды на Аравийском полуострове» — все, решительно все у него на глазах выслеживались, загонялись в ловушки и засады, травились ядами, отстреливались и выжигались ракетами. Больше половины из них — в результате предательства.

От объективов камер Проповедник шарахался как от чумы, постоянно менял имя и место жительства, прятал лицо, маскировал глаза. И оставался в живых.

В своей персональной свите он терпел лишь тех, кому можно без задней мысли доверять. Четверо телохранителей-пакистанцев были верны ему до гроба, но, увы, безмозглы. Джамма был умен, но теперь он становился нужен для присмотра за двумя компьютерами в Кисмайо.

Вновь прибывший впечатление о себе оставлял благоприятное. Свою честность и правдивость он доказал. Если взять его к себе в услужение, то можно будет присматривать за ним и днем, и ночью. Связываться с внешним миром самому опасно. Нужен личный секретарь. То, что стоящий перед ним молодой человек — еврей и шпион, как-то даже не укладывалось в голове. Что ж, надо рискнуть.

— А ты пошел бы ко мне в секретари? — спросил он кротко. Глаза Джаммы забегали в смятении.

— Я… к вам? Для меня это была бы такая честь, что и не выразить словами. Но вы, шейх, наверное, шутите. Я — и вдруг к такому, как вы… Хотя служил бы я, иншалла, верой и правдой.

Распоряжения были даны. Джамме надлежало взять со двора один из пикапов и отправляться в Кисмайо, заведовать складом «Масала пиклз», а также компьютером, с которого передаются проповеди.

Опалу было велено занять комнату Джаммы и войти в курс дел. Спустя примерно час при выходе на внутренний двор он напялил красную бейсболку с логотипом Нью-Йорка, переданную ему якобы водителем почившего пикапа. На самом деле она принадлежала израильскому шкиперу с баркаса, но ему пришлось с ней расстаться ввиду поступления из Тель-Авива свежих указаний. Во дворе новый секретарь Проповедника покатил к сараю свой мотоциклет, чтобы укрыть его там от солнца. Где-то на полдороге он остановился и поглядел наверх. А затем, смачно чихнув, с медленным кивком двинулся дальше.

Фигурка с мотоциклетом оказалась замечена кружащим в небесной выси «глобал хоуком», а изображение передано в подземный бункер близ Тампы. Последовал предупредительный звонок, и картинка перекочевала в один из кабинетов американского посольства в Лондоне.