Не надо гадать, как могли сойтись характеры Иртемьева и криминалиста. Если бы не пристав, одного из них наверняка пришлось бы отправить в больницу. И очень известно кого.

– Ну а теперь главное обещанное блюдо, друг мой…

Протиснувшись между Лебедевым и ложем кухарки, Ванзаров нагнулся и снял мешковину, уложенную под высокой стеной ледяных брусков.

Аполлон Григорьевич одобрительно хмыкнул.

– Зрелище не слишком приятное, но поучительное. – Он глянул на вершину ледяной кладки, где в последнем ряду имелась дыра размером с брусок. – Высота падения умножается на вес «кабанчика» и выделяет энергию, достаточную для нанесения тупого удара в области височной доли головы. Вытащи их отсюда и положи в подворотне, голову сломаешь, чем нанесен удар… Милая парочка…

На сыром цементном полу, прижавшись друг к дружке, лежали две девушки в платьях горничных. Они не уснули на льду, как Лукерья. Ледяная глыба, свалившись, проломила им головы и раскололась на обломки. Кровь замерзла в ледяных осколках. Только криминалист мог относиться к подобному зрелищу с научным интересом. А вот нервишки пристава оказались слабоваты: ему стало дурно, чуть в обморок не упал.

– Полагаю, друг мой, вы тут уже все обшарили, – сказал Лебедев, раскрывая походный саквояж. – Не мешайтесь, и так тесно…

Вильчевский держался у двери кухни, не в силах заставить себя подойти ближе к кладовке.

– Я этого негодяя из-под земли достану! – Пристав погрозил Ванзарову армейским кулаком. – Наверняка прячется у кого-то из своих дружков-спиритов… Всех найдем…

Вильчевский уже забыл, что час назад считал поступок чиновника сыска откровенной глупостью. Ну зачем поминать неприятное…

– Обещаю тебе, Родион, лично займусь и разыщу подлеца…

В этих способностях пристава Ванзаров не сомневался.

– Мы с вами совершили большую ошибку, Петр Людвигович, – сказал он, чтобы пристав не чувствовал себя одиноким.

– Так кто ж знал, что он на такое способен!

– Мы его спугнули…

Вильчевский не понял, когда он успел.

– Иртемьев вышел из дома, уверенный, что никому не придет в голову искать горничных в его кладовке, – продолжил Ванзаров. – Хотя наш уважаемый Курочкин не заметил, когда объект наблюдения вышел, полагаю, что прошло не менее трех часов с его ухода… Общаться с друзьями он сегодня не будет…

– Почему?

– Не то настроение, – ответил Ванзаров, чтобы не усложнять логическими подробностями или историями про утренние скандалы. – Заглядывать к родственнице первой жены тоже не собирался: мадам Рейсторм его терпеть не может…

– Та еще ведьма, мадам Пират! – согласился Вильчевский.

– Значит, вышел прогуляться или…

Пристав помрачнел.

– Еще кого-то убить?

– Спрятать в более надежное место то, что хранил в кладовой…

– Сундук с деньгами и драгоценностями?

– Нечто ценное для него, – уклончиво сказал Ванзаров.

– А чего это он так вдруг испугался? Сам же говоришь: был уверен, что про горничных не догадаются…

Нельзя было не признать, что причиной, скорее всего, стал визит сыскной полиции.

– Иртемьев умный и осторожный волк, – сказал Ванзаров, чтобы приставу стало яснее. – Только почуяв опасность, решил принять меры.

Вильчевский покачал головой: дескать, вот теперь все прояснилось окончательно.

– А как же его спугнули?

– Думаю, возвращаясь, он заметил у дома городового… Заподозрил неладное. Перешел на другую сторону канала, увидел в окнах свет и все понял. Теперь надо узнать, где он может скрываться… По всем участникам спиритического кружка проехаться нужно… Прямо сейчас…

Пристав обещал, что дождется помощника Можейко, чтобы тот оформлял протокол, а сам отправится в поход.

Ванзаров вышел в гостиную.

Афина сидела на диванчике, Вера держала ее руки в своих.

– Что там случилось? – тихо спросила она.

У него не хватило духу, чтобы отвести мадам Иртемьеву в кладовую опознать кухарку, спящую на льду. Опознание подождет до участка. Милосердие – важное качество в чиновнике полиции.

– Открылись новые обстоятельства, – сказал он. – Афина Петровна, вам известны все друзья вашего супруга?

– Разумеется, – ответила она, переглянувшись с Верой. – А в чем дело?

– Исключив членов спиритического кружка, к кому господин Иртемьев мог отправиться сейчас?

Афина покачала головой.

– Насколько мне известно, иных друзей у Ионы Денисовича нет.

– Проведать дочь?

– Они в ссоре… Очень сильной ссоре. Адель не может простить, что… – Афина не договорила. Но и без того ясно: появление молодой мачехи вызвало у дочери Иртемьева ненависть. И только ненависть. К ним обеим.

– Где находится ваша дача?

Афина выразила удивление.

– Иона Денисович не снимает дачу…

– Загородный дом?

– Отошел в приданое дочери… Он там не бывает.

– Прошу проверить, чего из вещей вашего супруга нет на месте, – сказал Ванзаров.

Опираясь на руку Веры, Афина встала. Она сходила в кабинет и прихожую и вернулась с известием, что Иона Денисович ушел в осеннем пальто и шляпе. Прочие вещи на своих местах. Включая его портфель. Нет только дорожного саквояжа.

– Сколько ваш муж обычно имеет при себе денег? – спросил Ванзаров.

– Точно не знаю… Немного, рублей двести-триста…

Мадам Иртемьева совсем не разбиралась в деньгах. Или считала небольшой сумму, в два раза большую месячного жалованья чиновника полиции.

– Господин Ванзаров, позвольте нам с Верой вернуться в гостиницу, не хочу, чтобы Иона Денисович застал нас здесь, – сказала Афина. – Будет новый скандал… Пожалейте мои нервы…

Страх перед мужем был столь велик, что мадам Иртемьеву не интересовала судьба оставляемой квартиры и не беспокоил вопрос, что в ней делает полиция. Ей было все равно, как будто она приняла для себя важное решение и теперь готова идти до конца. Он только спросил, нужно ли проводить их городовому. Дамы не нуждались в провожатых.

Они простились.

Квартира осталась в полном распоряжении Ванзарова. Нельзя было побороть искушение.

Первым делом он проверил, что скрывает черный платок, который так интересовал господина Мурфи. Под ним оказался стеклянный колокол, под каким обычно держат дорогие каминные часы. Вместо часового механизма на невысоком мраморном постаменте стояла вытянутая стеклянная емкость, закрытая резиновой пробкой. Внутри нее, как в Кощеевом яйце, пряталась катушка, обмотанная медным проводом. В резиновую пробку был вделан тонкий металлический стержень, в нижней части которого крепилась тонкая стрелка от большого компаса. Стрелка висела точно над расчерченным кругом, закрепленным над катушкой. Постамент прибора украшала медная табличка с гравировкой: «dr. H. Baraduc».