– Иртемьев уже дал показания? – спросил он.

– Господин Иртемьев вчера вышел из квартиры и исчез, – ответил Ванзаров.

Ожидать можно было чего угодно, но только не подобного сюрприза.

– Как исчез? – спросил Бурцов глупейшим образом.

Ванзаров не заметил досадную оплошность.

– Пристав Вильчевский обещал лично объехать всех членов спиритического кружка… Полагаю, усилия будут потрачены зря…

– Почему? – машинально спросил следователь, стараясь разобраться в новой ситуации.

– Иртемьев фактически сбежал. При нем был только саквояж, в который могла поместиться некая вещь, которую он хранил в кладовой под замком.

Бурцов чуть было не брякнул: «Какая вещь?», но вовремя сдержался.

– Вам удалось установить ее назначение? – спросил он.

– Фактов недостаточно, – ответил Ванзаров.

– Но что-то узнали?

– Иртемьев делал серии фотографических снимков. В частности, есть снимки кухарки и обеих горничных.

– Да, знаю, Иона Денисович занимался портретной фотографией…

– Он повторял опыты своего учителя доктора Барадюка по фотографированию мыслей. Полагаю, дефекты, которые возникают на снимках, Иртемьев считал отпечатком мыслей…

Это Бурцов знал и без чиновника полиции.

– Осознал ошибку, выместил неудачи на горничных и кухарке? – спросил он.

Ванзаров взглянул на потолок, где виднелись следы от пуль.

– Судя по снимкам, господин Иртемьев старательно пугал тех, кого фотографировал… Это не все. В Максимилиановской лечебнице он проводил опыты над недавно умершими. Вероятно, пытался зафиксировать выход души из тела…

– Простите, Родион Георгиевич, не понимаю, – сказал Бурцов, испытав некоторое облегчение. Уж лучше быть честным глупцом, чем корчить умного.

– Александр Васильевич, вы позволите личный вопрос?

Скрывать следователю было что, но только не в личном плане. Он позволил.

– Насколько хорошо вам известны привычки Сверчкова? – спросил Ванзаров, оглянувшись на дырку от пули, что была у него за спиной.

После объяснения с отцом Сверчкова, который изливал ему душу, Бурцов с чистой совестью мог ответить:

– Достаточно…

– Он боялся оружия?

Деваться было некуда. Бурцов признался, что бедный юноша Евгений, оказывается, панически страшился револьвера. Жаловался отцу, что благодетель заставляет его чистить, отказаться не может, стесняется, и каждый раз дрожь пробирает от одного прикосновения к металлу.

– Почему вас это интересует?

– Чтобы дать точный ответ, требуется некоторое время…

Такая манера – недоговорки и умолчания – больше всего раздражала. Только сейчас Бурцов ничего поделать не мог. Это ему чутье однозначно сообщило.

– Как вам угодно, – резко сказал он. – Иртемьева нужно найти. Как можно скорее.

– Прикажете объявить облаву по городу?

В обычном случае так и следовало поступить. Но учитывая, что охранка уже сунула свой нос, да и с вершин власти могли косо посмотреть, такой возможности не было. Бурцов это понимал так же ясно, как если бы перед ним разложили карты.

– Пусть пристав поторопится, – сказал он.

– Можем ему помочь.

– Каким образом?

Ванзаров объяснил. Идея была настолько возмутительной, что Бурцов отказался. Но как только были предъявлены аргументы, следователю ничего не осталось, как согласиться. Перед аргументами он был бессилен. Бурцов только выторговал лишних два часа. Чтобы успеть отправить депешу. А самому собраться с душевными силами, которые нынче потребуются все, без остатка.

Криминалист работы не боялся. Работа боялась Лебедева. Для него не составляло труда ночь напролет проводить опыты, занимаясь поиском ответов. Обычно к восходу солнца ответы были готовы. Как свежие булочки. Эту ночь он провел в женском обществе. Барышни, не в пример актрискам, были холодны, зато не сердились на запах сигарильи и позволяли копаться в своих внутренностях сколько угодно. Чем Аполлон Григорьевич занимался с большим старанием.

Вернувшись в лабораторию около семи утра, он не стал ложиться, ощущая в каждой клеточке мощного тела подъем силы. Как всегда, когда работа дала ощутимый результат. Укрепив дух мензуркой «Слезы жандарма», Лебедев поджидал того, кто обязан был прийти. Потому что пожелает узнать факты как можно скорее. Ожидание приятно скрашивал сюрприз, который был заготовлен.

Ванзаров что-то запаздывал. По расчетам Лебедева, после ночной засады у Иртемьева он должен был нагрянуть не позже девяти. Тянуть дольше у него терпения не хватит. Но вот уже почти одиннадцать, а его все нет. Лебедев немного обеспокоился: уж не случилось ли чего? Может, привидения одолели чиновника полиции? Он прикинул, не съездить ли на Екатерининский канал. Но тут объявился долгожданный друг.

Судя по настроению, которое Аполлон Григорьевич умел угадывать у Ванзарова без всякой психологики, засада оказалась тщетной.

– Не явился ваш спирит? – заботливо спросил он.

Ванзаров налил себе холодного чаю и выпил большой глоток.

– И призраки не беспокоили?

– Они были слишком заняты, – ответил Ванзаров, прикончив чашку и налив новую.

– Чем же, позвольте узнать?

– Пребывали в растерянности.

Это означало, что Ванзаров уже что-то знает, но пока не нашел подтверждение логическим догадкам. Чего доброго, испортит весь сюрприз. Лебедев понял, что пора брать инициативу на себя.

– Ваши барышни изучены вдоль и поперек, – сказал он, убирая с глаз долой склянку со «Слезой жандарма». На всякий случай…

– Жду с нетерпением сюрприз, который вы приготовили.

Аполлону Григорьевичу оставалось только удержать улыбку: дескать, ничего-то вы не знаете, друг мой. И у него получилось.

– С кого желаете начать? – невозмутимо спросил он.

Чиновник сыска пожелал кухарку.

– Женщина, около тридцати лет, хорошо развита мускулатура, на пальцах мозоли и следы заживших ожогов, подошвы ног загрубелые, привыкшие ходить босиком, – начал Лебедев, не заглядывая в протоколы. – Что однозначно указывает на род занятий: крестьянка, которая давно живет в столице… Внешних повреждений на теле не выявлено. Следов удушения нет. Внутренние органы не нарушены, в желудке остатки пищи, что-то вроде ячменной каши, признаков основных ядов, снотворного или алкоголя не выявлено. Причиной смерти ничего, кроме переохлаждения, назвать не могу… Уснула и умерла.

– Как долго она умирала во сне?

Лебедев только хмыкнул: совершенно бесчувственная личность. Ничего, кроме фактов и логики, не интересует.