— Ну-ка, сделай одолжение, поройся в собственной памяти. — Он словно вел репортаж, комментируя происходящее. — Кто это сказал, что домой вернуться нельзя? Знаешь, кто это сказал, Младший? Книги-то почитываешь? А надо бы. Впрочем, теперь уже поздно об этом.

Он подъехал к пирожковой Данкана на Восемьдесят шестой и перетащил Маджоне во взятый напрокат «форд», который, конечно, не ахти какая машина, но на него по крайней мере никто на улицах не обращает внимания. Потом надел на Маджоне наручники. Жесткие, какие использует полиция.

— Ты что, с ума спятил? Что ты делаешь? — зарычал Маджоне, когда наручники впились ему в запястья.

Салливан не совсем понял, что тот имел в виду — пересаживание в другую машину, зажигательную бомбу или наручники? Интересно, что именно?

— Ты устроил на меня охоту, помнишь? Ты сам все это начал. И вот что я тебе скажу: я намерен это закончить, за этим сюда и явился. А надо было это сделать еще тогда, когда мы были детьми.

Лицо Маджоне налилось кровью. Вид у него был такой, словно вот-вот, прямо в машине, с ним случится обширный инфаркт.

— Ты совсем спятил! Ты же полный придурок! — завизжал он, когда они отъехали от стоянки.

Салливан чуть не остановил машину прямо посреди улицы. И чего это Младший так разорался?

— Эй, я не собираюсь с тобой спорить по поводу моего душевного здоровья. Я киллер по контракту, а это значит, что я немного чокнутый. Мне полагается быть чокнутым, так ведь? На моем счету пятьдесят восемь человек.

— Ты режешь людей, — сказал Маджоне. — Ты — отморозок. Сумасшедший. Ты убил моего друга. Не забыл?

— Я выполняю свои контракты вовремя. Всегда. Может, я немного и переусердствовал, но это смотря на чей вкус. Только ты все время помни об этом.

— Ты несешь вздор! Не настолько же ты безумен! Человек не может быть таким безумцем!

Это было даже забавно — наблюдать, как у Маджоне работают мозги. Или не работают. Так ведь Младший и сам — хладнокровный убийца, стало быть, надо соблюдать осторожность. Никаких ошибок.

— Ну ладно, — сказал Майкл Салливан. — Мы едем на Гудзон, я там знаю один подходящий причал. Как приедем туда, я сделаю несколько снимков — чтобы твои приятели потом полюбовались. Я хочу сделать им самое серьезное предупреждение, которое, надеюсь, они правильно поймут — чтобы оставили в покое меня и мою семью. — Тут Салливан приложил палец к губам. — Все. Никаких больше разговоров, — сказал он. — А то я уже начинаю тебя немножко жалеть, Младший, а мне этого вовсе не хочется.

— Да мне плевать, что ты там чувствуешь!.. — И вдруг осекся: это Салливан пырнул его в живот выкидным ножом, всадил лезвие по самую рукоятку, а потом медленно вытащил.

— Это тебе для начала, — произнес он странным, словно потусторонним шепотом. — Это я просто разминаюсь.

Потом Мясник слегка поклонился.

— Вот такой я, чокнутый.

Мы с Сэмпсоном вернулись в машину и продолжали ждать возвращения Мясника. Мы уже минуты считали. Рано или поздно — он ведь должен вернуться. Но его не было, а мы очень устали, замерзли и, откровенно говоря, были страшно разочарованы.

Около половины восьмого показался посыльный из пиццерии «Папа Джон». У меня засосало под ложечкой — пицца, но не нам.

— Давай поговорим о чем-нибудь, — предложил Сэмпсон. — Чтобы о еде не думать. И о холоде.

— Я снова вспоминал Марию, пока тут сидел, — сказал я, продолжая наблюдать за длинноволосым парнишкой из пиццерии. Тот отдал пакет и ушел. Я подумал, что Салливан может использовать этого посыльного, чтобы передать записку жене. А вдруг так только что и произошло? А мы сидим и ничего не можем предпринять. — То, что происходило в последние месяцы, заставило меня многое вспомнить, — продолжал я. — Я-то считал, что уже достаточно погоревал. А оказывается, нет. И психоаналитик считает, что нет.

— Ты тогда был занят детьми. Может, ты был так загружен, что на чувства тебя уже не хватало. Я же помню, какой ты был, я к тебе часто заезжал по вечерам. Ты тогда вообще не спал. Работал, работал, работал. Старался быть хорошим отцом. Помнишь, у тебя еще начался нервный тик?

— Теперь вспомнил.

У меня тогда, после смерти Марии, некоторое время жутко дергалась щека. Врач-невролог из Медцентра Джонса Хопкинса сказал, что это может со временем пройти, а может продолжаться долгие годы. Это расстройство продолжалось чуть больше двух недель и помогло мне, как ни парадоксально, в работе. Задержанные тряслись от страха, когда я их допрашивал в «обезьяннике».

— Ты же тогда только и думал, как поймать убийцу Марии, Алекс. Именно тогда ты и стал настоящим детективом. Во всяком случае, я так считаю. Именно тогда ты научился сосредоточиваться на главном. Вот так ты и стал Победителем Драконов.

Я чувствовал себя так, словно оказался в исповедальне. А Джон Сэмпсон — мой духовник.

— Я хотел забыть о ее убийстве, отрешиться, не думать о нем все время, поэтому, наверное, и навалил на себя массу дел. И дети на мне, и работа.

— Так ты и теперь тоскуешь? И все еще не прошло? Или почти прошло?

— Честно? Не знаю, Джон. Сам пытаюсь понять.

— А что, если мы и на этот раз не поймаем Салливана? Если он опять от нас уйдет? Или уже ушел?

— Думаю, мне все равно будет немного легче. Да, Мария умерла. — Я замолчал. — Не думаю, что это была моя вина. Ну что я мог сделать, когда в нее попала пуля?

— Да… — протянул Сэмпсон.

— Да… — эхом повторил я.

— Но до конца ты в этом не уверен, так?

— Не на все сто. — Я засмеялся. — Может, если мы поймаем его сегодня… Может, если я вышибу ему напрочь мозги. Вот тогда мы точно будем в расчете.

— За этим мы сюда и явились, мой милый! Чтобы вышибить ему мозги!

Тут в боковое окно машины кто-то постучал, и я потянулся за пистолетом.

— А этот что тут делает?! — спросил Сэмпсон.

Рядом с машиной, с моей стороны, стоял не кто иной, как Тони Муллино. Действительно, как он здесь оказался, в Монтоке?

Я медленно опустил стекло, рассчитывая это выяснить.

— А вместо меня тут мог оказаться Салли, — сказал Тони, склонив голову набок. — Тогда вы оба были бы уже трупы, если бы это был он.

— Нет, это ты был бы труп, — сказал Сэмпсон. Он медленно улыбнулся Муллино и показал ему свой «глок». — Я уже давно заметил, что ты сзади подходишь. И Алекс тоже.

Я его не видел, но было приятно сознавать, что Сэмпсон по-прежнему меня прикрывает, потому что сам я, наверное, слегка расслабился — а такое может кончиться пулей в спину. Или чем-нибудь похуже.

Муллино потирал руки от холода.