* * *

Женщины облачились в кружевное бельё. Варвара посмотрела на себя в старое, потемневшее от времени зеркало, стоящее в углу комнаты.

– Матерь Божья! Была воровкой и мошенницей, а теперь вот ещё и шлюхой стала…

Она поправила кружевную грацию и подтянула резинки розовых чулок.

– Ладно, Варька, не ворчи, – оборвала Прасковья. – Поди, в женской тюрьме ходила бы сейчас в грязной телогрейке, да в сапогах кирзовых. А тут хоть на человека похожа, – женщина спрыснула грудь духами и растёрла их ладошкой. – Люблю цветочный запах, напоминает сирень, что росла у меня под окном…

– Может, как ты говоришь, на человека и похожа… Только вот развратник мне этот противен. Чего удумал – женской любовью заниматься! – возмутилась Варя.

– Подумаешь, невидаль какая. Мне двадцать два года, сирота я с тринадцати годов, и за свою короткую жизнь успела насмотреться. Чуть в бордель не попала! Поверь мне, наш хозяин – просто невинный младенец. В борделе девки каждый день по пять клиентов обслуживали, всякое случалось: такие попадались живодёры! Этот, по крайней мере, один. Чего с ним не справимся что ли втроём?

– Справились уже… Ладно базлать, пошли, – оборвала Варя. – А то прогневается отец наш родной, благодетель, и отправит на казённую фабрику.

Женщины, как обычно, вошли в спальню Ламанского; тот возлежал на кровати обнажённый, прикрывшись одной лишь простынею. Варя заметила незнакомого мужчину, расположившегося поодаль на кушетке около окна. Незнакомец был удивительно хорош собой: светловолосый, голубоглазый, тонкий прямой нос и правильной формы слегка полноватые губы говорили явно о дворянском происхождении.

Гость в свою очередь, не отрывал взгляда от Варвары. И сам того не ожидая, впервые за три последних месяца, при виде красавицы в кружевном белье, ощутил прилив плотского желания и сил.

Прелестница, высокая, стройная, белокожая, с аппетитной грудью и упругими бёдрами – выглядела чрезвычайно соблазнительней. Розовые чулки столь выгодно подчёркивали её стройные ноги…

Сигизмунд почувствовал лёгкое головокружение и сладостную боль внизу живота.

– Рекомендую, – Ламанский указал в сторону Вари. – Одалиска[34] в полном твоём распоряжении. Если желаешь прямо здесь – прошу без лишних стеснений.

– Простите, но я бы лучше уединился с девушкой… – робко возразил Сваровский.

– Что ж дело твоё… Комната рядом… – благожелательно ответил Ламанский и тут же скинул с себя простынь. – Ну, мои цыпочки, идите к своему петушку!

Взгляд Сваровского непроизвольно упал на обнажённого майора: «О-ля-ля! Как говорят в Париже! С такими природными задатками, ему и пятерых женщин будет мало…»

Поляк с одалиской уединились в соседней комнате. Сваровский затворил за собой дверь и невольно ощутил смятение: вдруг он покажется неопытным любовником? Ведь он жене не изменял! А с эдакой роскошной одалиской не знаешь как себя вести!

Варя, понимая неловкость партнёра, пришла ему на помощь:

– Как вас зовут? – едва слышно спросила она.

– Сигизмунд…

Женщина, распахнула одеяло и легла на кровать. Её тяжёлая коса соскользнула с подушки и упала на пол.

– Моё имя вы наверняка знаете…

Сваровский, постепенно преодолевая смущение, приблизился к ложу.

– Никогда не видел такой длинной косы… – робко заметил он.

– Да, меня из неё и прозвали здесь «Краса – длинная коса».

– Они правы – вы действительно очень красивы, – сказал Сигизмунд, присев на краешек кровати.

Он не удержался и дотронулся до блестящих волос одалиски.

– Можно расплести вам косу?..

Женщина удивилась необычной просьбе.

– Конечно, если это доставит вам удовольствие…

Вскоре Варвара лежала с распущенными волосами, они струились и ниспадали с ложа, словно чёрные шёлковые нити. Женщина терпеливо ждала, когда поляк закончит с лирикой и перейдёт к делу.

Сваровский снял рубашку, отбросив её прочь, затем расстегнул брюки… Варя залюбовалась его телом, она непроизвольно вспомнила Глеба Панфилова, управляющего купца Хлебникова. Любила ли она его?.. Пожалуй, что – да. Но это было давно, в той, другой жизни, к которой нет возврата…

Несмотря на трёхмесячное воздержание, Сваровский был не тороплив. Варя, сама того не ожидая, с удовольствием ощутила в себе его плоть… Ей стало легко и хорошо, словно не было суда, кошмарной дороги и пересылочной тюрьмы, не было старого сластолюбца Ламанского, только она и Сигизмунд. Женщина обняла партнёра с неистовой силой, словно не желая расставаться с ним никогда.

Когда всё закончилось, и любовники достигли наивысшего удовлетворения (чего Варя не испытывала с тех пор, как не была с Глебом), то сознали – они ниспосланы друг другу судьбой.

Сигизмунд пребывал в недоумении: «Боже, что за женщина? Я с женой не испытывал ничего подобного! Неужели такое бывает? Неужели надо было дожить до тридцати двух лет, похоронить жену, чтобы познать такое наслаждение?»

Варвара же ни о чём не думала, она просто положила голову на грудь Сигизмунда и наслаждалась выпавшими минутами счастья, которое может закончиться в любой момент. А потом… А, что потом? Ламанский… Любовь втроём… Ей было противно вспоминать, и она начала целовать Сигизмунда в грудь, а затем всё ниже и ниже, как когда-то Глеба…

При последующих визитах Сваровский непременно останавливался у Ламанского с ночёвкой, и тот, по обыкновению, предлагал ему провести время со своими одалисками. Сигизмунда покорила Варвара, он постоянно думал о ней: «Такая красивая женщина – каторжанка. Ей бы в обществе блистать… А она – в руках похотливого майора…До чего не справедлива жизнь… А моего деда и бабку она пожалела? Эта жизнь… Они потеряли всё: богатство, усадьбу, земли, доброе имя… Отец женился на крестьянке, я же – потомок истинных шляхтичей занимаюсь торговлей… И невольно приходится иметь дело с Ламанским… О, Матка Боска, помоги мне грешному[35]…»

Сигизмунд приближался к Алгачам, вскоре на пригорке показался дом Ламанского. «Неужели увижу её снова? – думал он о Варваре. – А вдруг майор не позволит с ней уединиться?»

Торговец, как обычно выгрузил товар, хозяин остался доволен. Сигизмунд умел угождать, а теперь приходилось стараться вдвойне из-за Вари, уж больно хотелось её видеть… и не только.

Сигизмунд удалился с красавицей в смежную с хозяйской спальней комнату, Ламанский не обратил на это ни малейшего внимания. Она была облачена, как и в прошлый раз, в бельё куртизанки. Заметив на себе пытливый взгляд мужчины, женщина произнесла с горечью:

– Ненавижу этот пошлый маскарад… Если б жизнь можно было повернуть вспять, и прожить заново – не наделала бы я прежних ошибок.

– Увы, не вольны мы в этом. Судьбу свою не изменишь, знать нам суждено с тобой Варя так жить.