Макс не испытывал печали. Он просто подумал: «Жаль». Может, он даже произнес это вслух. Краткое «жаль» в сочетании с растерянным пожиманием плеч. А потом прибавил: «Не повезло». Эти две реплики доказали ему, что при желании можно невозмутимо принимать любые удары судьбы, какими бы сокрушительными они ни казались. Конечно, он сейчас мог бы вонзить себе в брюхо штопор и вытащить наружу пару метров кишок. Это было бы, во всяком случае, не менее адекватной реакцией на случившееся, чем его «жаль» и «не повезло». Потому что если бы его несколько часов назад спросили, что для него в отношениях с Катрин было бы страшнее всего, он ответил бы: «Если бы она застукала меня во время поцелуя с фотографией». Именно это и случилось. Жаль. Не повезло.

Таков был финал истории. Макс сидел на диване и ждал, когда пройдут два дня, оставшихся до его отъезда. До начала путешествия, которое его уже не радовало. Ему уже не нужно было никакого подводного плавания. Ему вообще больше ничего было не нужно. Кроме одного: Катрин. Но ее он только что потерял. Жаль. Другие женщины его не интересовали. Не повезло. Значит, ему придется состариться в одиночестве, без всякой охоты к подводному плаванию и к чему бы то ни было вообще. Жаль. Не повезло. Он был слишком несчастен, чтобы жалеть себя.

У него теперь не было даже собаки. (Он уже никогда не отважится потребовать Курта назад.) Если бы он сейчас сказал себе, что ему не хватает Курта, он не поверил бы себе. Но это была правда.

Курт был циником. Он оставил дома свой «говорящий» сэндвич, а вместо него взял с собой фото с губами. Наверное, на память о своем извращенце хозяине, подумала Катрин. Фото было измято до неузнаваемости и торчало из пасти, осеняемое густыми усами. Курт перекатывал его, как сигарету, из одного угла пасти в другой. Это придавало его морде почти портретное сходство со среднестатистическим американским игроком в бейсбол, жующим жевательную резинку, и оправдывало дебильное выражение его прищуренных глаз. К тому же это была игра, в которую можно было играть в полусне. После своих утренних приступов гиперактивности Курт вернулся в прежнее состояние, то есть активировал свою душу номер один. «У него тоже проблемы с психикой, — подумала Катрин. — Неудивительно — при таком хозяине».

Как себя чувствовала Катрин? Спасибо, плохо. Так плохо, что не смогла усидеть дома. Достаточно плохо, чтобы отправиться за последними рождественскими покупками. Курту пришлось тащиться вместе с ней. Он по-прежнему не расставался с перешедшим в его собственность фото «Женские губы». Катрин решила купить ему бейсболку, чтобы придать завершенность образу. Он примерил пять штук и остановил свой выбор на последней. Во всяком случае, он не сбросил ее. Это была черная бейсболка с ядовито-зеленой надписью «Hells Bells».[25]Может, Курт был любитель тяжелого рока, а может, ему просто надоело примерять кепки.

Матери она купила розовую ночную сорочку. У нее, правда, уже было две розовые ночные сорочки, но одна из них была слишком старомодно-розовой, другая слишком новомодно-розовой. А эта представляла собой как раз розовую середину. Кроме того, ночных сорочек не бывает слишком много, подумала Катрин. Она уже предвкушала удовольствие услышать это из уст отца.

Отцу она решила подарить настенные часы, специальные часы с кукушкой для воинствующих зоофобов. Продавщица крупнейшего в городе специализированного магазина выставила перед ней на прилавок три модели тикающих деревянных ящиков, из которых каждый час под звуки охотничьих рогов выскакивали вооруженные дробовиками егеря и палили из своих ружей (в три часа — три выстрела, в семь часов — семь выстрелов и т. д.). Изучая предложенный товар, Катрин вдруг заметила, что ей не хватает трех вещей: во-первых, охотничьего инстинкта для выбора часов, во-вторых, собачьего поводка в руке, в-третьих, самой собаки на поводке.

Поисковая операция, в которой принимал участие и весь персонал отдела настенных часов, была прекращена через полчаса. Курт чихнул и выдал свое местонахождение. Через приоткрытую дверь он проник на склад часовых изделий, в темное, обширное помещение, и сидел там как ни в чем не бывало в молитвенно-созерцательном оцепенении перед каким-то мрачным комодом. Его широко распахнутые глаза, прикованные к некоему стоявшему на комоде предмету, светились неподдельным восторгом. Катрин включила свет и увидела, что объектом его пристального внимания были настенные часы, которые показались ей знакомыми. Даже очень знакомыми. Это были греческие часы с кукушкой, в которых кукушку заменяла целая толпа античных героев. Точно такие же часы висели на стене у Макса. Курт их явно узнал. Таких выдающихся интеллектуальных навыков общения с предметами домашней обстановки Катрин от него не ожидала.

Когда участники поисковой экспедиции собрались вернуться в торговый зал, произошло нечто необычное: Курт отказался последовать за ними. Он упорно отстаивал свое право сидеть перед комодом и смотреть на часы. Эта ситуация отличалась от стандартной — когда он спал и потому не реагировал на уговоры или приказы начать движение. В стандартной ситуации его хотя бы можно было потащить за собой на поводке, как на аркане. На этот раз положение было безвыходное. Курт сидел как примороженный к полу. Он словно сложил воедино все свои телесные и ментальные силы и многократно умножил их — его было не сдвинуть с места ни на миллиметр.

Заведующая отделом уже в пятый раз постучала пальцем по настенным часам, активно намекая, что пора закрывать магазин. В подтверждение ее правоты из всех часов повыскакивали все кукушки и охотники. Первые семь раз прокуковали, вторые устроили свой дурацкий салют из семи выстрелов. Античные герои на складе тоже не заставили себя ждать. Курт неподвижно сидел перед комодом, слегка наклонив голову влево и зафиксировав ее в этом положении. Его крупные, весело искрящиеся стекляшки кофейного цвета казались еще больше, зрачки увеличились вдвое. Курт превратился в колонну оригинальной, собачьей формы, в классический памятник собаке-попрошайке.

Античные герои запиликали какую-то греческую мелодию и забили в барабаны. Курт, казалось, ждал именно этой церемонии. Он приветствовал героев едва слышным литургическим повизгиванием и едва заметным вращением головы. Потом благоговейно задрал морду к своим собачьим небесам. Если бы не анархистская кепка на его голове, его можно было бы принять за набожную собаку.

Фигурки античных героев закончили музыкальную программу и вернулись в свои домики. Курт оказал им последнюю почесть, поклонившись, как английский мажордом. Потом оторвал взгляд от часов, отряхнулся, расслабил мышцы и потянулся. Он только теперь заметил, что Катрин стоит рядом и наблюдает за ним, и ему стало неловко. Чтобы скрыть смущение, он зевнул и сделал вид, как будто ничего не произошло. После этого он безропотно позволил выволочь себя из магазина и, вспомнив о фотоснимке губ Лизбет Виллингер, опять принялся за свою жвачку. Его рокерская бейсболка подпрыгивала в такт движениям челюстей.

Катрин усиленно пыталась расшифровать странное поведение Курта. Про часы для отца она совершенно забыла.