В парке Эстерхази ее встретила тоска по Максу. Она развернулась и пошла обратно. Но тоска не отставала. Зато Курт остановился как вкопанный. У него был иммунитет от тоски. (Но не от унылых рождественских марш-бросков по пересеченной местности.) Катрин сделала пять кругов быстрым шагом, чтобы обогнать свои мысли и стряхнуть с себя чувства посредством центробежных сил. Это не дало нужного эффекта. Парк Эстерхази был просто пропитан тоской по Максу. Она выползала изо всех закоулков, подстерегала под каждым кустом, сыпалась с голых деревьев. Если Катрин останавливалась, она терпеливо ждала, если Катрин бросалась бежать от нее, она быстро настигала ее. В конце концов они подобрали Курта и втроем пошли к Катрин домой — Катрин, собака и тоска по Максу.

Когда Курт уснул достаточно крепко, Катрин вытащила из его пасти фотокомок, вымыла под душем, высушила, разгладила и принялась изучать его, чтобы заглушить вызванную им боль извлеченной из него информацией. Через час она убедилась: запечатленные на фото губы не содержали никакой информации. Макс был просто болен, но она любила его. Последней порцией пищи для ее тщеславия в этот день стала попытка разорвать фото на такие крохотные клочки, чтобы от болезненной извращенности его владельца не осталось и следа. Четвертовав фото, она вдруг заметила на обратной стороне бледную надпись. Первое слово начиналась с «Л». Это, скорее всего, было имя, но реконструировать его уже не представлялось возможным. Второе слово сохранилось полностью: «Виллингер».

Листая телефонную книгу, Катрин поймала себя на том, что намерена докопаться до корней этого губного извращенчества, и порадовалась своей неустрашимости. У двух носительниц фамилии Виллингер, обнаруженных в городе, имена начинались с «Л»: Леопольдина и Лизбет. По первому номеру ответил некий господин Хуго. В ходе краткой беседы выяснилось, что Леопольдина упала и повредила ногу, а в ее возрасте (74 года) это не сулит ничего хорошего; что на Рождество приедут дети и внуки и что во всей семье никого с именем Макс нет. А кто она, собственно, такая и по какому поводу звонит?

Вторая Виллингер, Лизбет, сама взяла трубку. У нее был молодой и живой голос. Она оказалась замужней женщиной, ее муж как раз отправился с детьми в двухнедельный отпуск. Нет, ее мужа звали не Макс, а Губерт.

— Вы тоже из лотерейного бизнеса? — спросила фрау Виллингер.

— Нет… э-э-э… Я провожу опрос, — ответила Катрин.

— А на какую тему? — полюбопытствовала фрау Виллингер.

— Как наши женщины проводят Рождество, — сообщила Катрин.

Сама бы она, услышав такой ответ, в ту же секунду повесила трубку, даже не попрощавшись.

— У меня есть несколько подруг, которые тоже отправили своих мужей с детьми на каникулы и рады хоть немного перевести дух, так что мы все подумали… может, нам всем…

— Ясно. Значит, с подругами, — сократила Катрин ее разъяснения. — Спасибо.

Нет, она не могла быть той женщиной, чьи губы понадобились психически больному Максу для здорового совокупления с другой. Когда Катрин уже готова была положить трубку, фрау Виллингер спросила:

— И вам не нужна моя фотография?

— А зачем она могла мне понадобиться? — удивилась Катрин и вдруг почувствовала два легких удара током в виски.

Фрау Виллингер рассказала, как несколько дней назад при весьма странных обстоятельствах отправила свое фото в одну из лотерейных компаний. Теперь она ждала рекламного подарка.

— А вы, случайно, ничего об этом не знаете? — спросила она. (Может быть, ей следовало разъяснить разницу между лотерейным бизнесом и исследованием общественного мнения?)

— Нет, но мы можем это выяснить, — ответила Катрин и попросила назвать ей фамилию, адрес и телефон контактного лица.

Несмотря на поздний час, мистическая представительница лотерейного бизнеса по имени Паула Штайн все еще была на службе. Во всяком случае, она ответила на звонок.

— Это компания по продаже лотерейных билетов? — спросила Катрин.

— Нет, это Паула Штайн, — ответила дама, но тут же, спохватившись, прибавила: — Вернее, да, в некотором смысле. Вы ведь фрау Виллингер?

— Нет, я не фрау Виллингер, — сказала Катрин. — Но раз уж мы о ней заговорили — нет ли у вас, случайно, ее фотографии?

— Простите, не поняла?.. — произнесла дама странным голосом.

— Может быть, хотя бы фотографии ее губ?..

Дама на другом конце провода молчала. Нельзя не признать, вопрос был не из тех, на которые можно с уверенностью ожидать ответа. Катрин была взволнована. Возможно, она стояла на пороге сенсационного открытия, громкого разоблачения международного преступного сообщества в виде синдиката, картеля или, на худой конец, секты, а может, кровавой мафии, нелегально торгующей фотографиями женских губ, отмывающей деньги или занимающейся контрабандой в особо крупных размерах. Крестная мать — Паула Штайн. Крестный отец — Макс. Крестная собака — Курт… (Который в этот момент спал.)

— Вы знаете Макса? — спросила Катрин гробовую тишину телефонной линии.

— Если мы имеем в виду одного и того же Макса, то я его знаю, — призналась дама и в свою очередь спросила: — Вы Катрин?

— Да… — ответила Катрин, обеими руками крепко держась за трубку.

— Я думаю, нам с вами нужно поговорить, — сказала дама.

Этого воскресенья Макс не ждал. Они повстречались в постели. Воскресенье не оповестило его о своем приходе ни светом, ни звуками, ни запахами. Оно тихо, не неся в себе никакой информации, прокралось в спальню и каким-то подозрительным образом умудрилось настолько незаметно обставить свое присутствие, что Максу не оставалось ничего другого, как проснуться. Воскресенье отреагировало на его пробуждение подчеркнуто равнодушно, то есть никак. И они какое-то время провели в постели, делая вид, что не замечают друг друга.

Макс принял спонтанное решение опять уснуть. Единственное, что для этого требовалось, это не думать ни о чем, что могло бы удержать его в состоянии бодрствования. Ни о Курте, который не лежал и не спал под своим креслом. Ни о Рождестве, которому совсем необязательно было подступать так близко, чтобы вызвать у Макса чувство, что это воскресенье прекрасно обойдется и без него. Ни об отпуске, который вряд ли стоил таких хлопот (укладывание чемоданов, поездка в аэропорт, взлет, посадка, обливание потом, распаковывание чемоданов, растирание кремом от загара, обливание потом, охлаждение, обливание потом, укладывание чемоданов, взлет, посадка, холод). Ни о… нет, ради бога, только не о губах Сиси! До какого идиотизма он позволил себе дойти под влиянием этой сумасшедшей целительницы Паулы!

Ни о Катрин! О ней ему сейчас ни в коем случае нельзя было думать. Он лежал на спине. Она лежала рядом, исчезала, опять оказывалась рядом. Она, как катапульта, метала в него укоризненные взгляды и постукивала правым уголком правого мизинца по фото. Нет, не думать об этом! Она легла на него, она возбудила его. Нет! Он чувствовал каждую точку соприкосновения с ней. Она слилась с ним. Нет! Она подняла голову. Кончики ее волос касались его лба, осыпая его электрическими искрами. Ее миндалевидные глаза были широко раскрыты. (У нее ведь, кажется, миндалевидные глаза?) Из них на него вдруг обрушился звездопад. Бывают взгляды, из которых сразу же явствует, что за ними последует. Нет! Она поцеловала его. Он не сопротивлялся. Он открыл глаза, наслаждаясь этим поцелуем. Она целовала его… — нет, только не это! — губами Сиси.